Благодарю вас, мисс Феррерс. Прошу вас, продолжайте ваш интересный рассказ.
– Однажды вечером, это было, вероятно, недели две спустя, – продолжала наша клиентка, – мы с отцом сидели вместе за обедом. Погода была бурная, ненастная, лил сильный дождь, ветер завывал в каминных трубах старого здания, напоминая стоны потерянной души. Мы кончили обедать, и отец сидел задумавшись над своей рюмкой портвейна при свете тяжелого канделябра, освещавшего обеденный стол, как вдруг, подняв голову, он увидел мои глаза, – в это самое мгновение в них отразился ужас, от которого у меня вся кровь застыла в жилах. Передо мной и прямо над его головой было окно; оно было завешено неплотно, и в щели между полотнищами шторы было видно залитое дождем стекло, в котором отражался свет канделябра.
Сквозь эту щель в комнату смотрело лицо мужчины.
Нижняя часть его лица была прикрыта рукой, но из-под полей бесформенной шляпы можно было видеть глаза, горевшие злобным насмешливым блеском, устремленные прямо на меня.
Отец, должно быть, инстинктивно почувствовал, что опасность грозит нам сзади, из-за его спины, и, схватив со стола тяжелый канделябр, он швырнул его в окно,
Раздался ужасающий грохот, звон разбитого стекла, и я увидела, как взвилась штора, словно крылья гигантской летучей мыши, и в комнату через выбитое стекло со свистом ворвался ветер. Пламя оставшихся свечей померкло, и я потеряла сознание. Очнулась я у себя в комнате, в постели. На следующий день отец ни словом не обмолвился об этом происшествии, а окно было приведено в порядок – для этого пригласили кого-то из деревни. А теперь, мистер Холмс, мое повествование близится к концу.
Двадцать пятого марта – если быть точной, через шесть недель и три дня после того случая, – когда мы с отцом садились за стол завтракать, мы увидели на столе знакомую гравюру: девять черных ангелов в две группы: три и шесть. На этот раз в нижней части листка не было написано ничего.
– И что ваш отец? – очень серьезным тоном спросил Холмс.
– У моего отца был вид человека, который примирился с неизбежным и спокойно ждет свершения своей судьбы. Впервые за много лет он посмотрел на меня с нежностью. «Свершилось наконец, – сказал он. – Да это и к лучшему». Я бросилась перед ним на колени, умоляя его вызвать полицию и положить конец этим тайнам, которые бросали свою холодную тень на нашу уединенную жизнь. «Эта тень уже почти рассеялась, дитя мое», – ответил он. Потом, после минутного колебания, он положил руку мне на голову. «Если когда-нибудь к тебе обратится какой-нибудь незнакомый человек, – сказал он, – скажи ему только, что твой отец никогда не посвящал тебя в свои дела и велел передать, что имя мастера – на курке известного ружья. Запомни эти слова и забудь все остальное, если ты хоть сколько-нибудь ценишь лучшую, более счастливую жизнь, которая вскоре для тебя начнется». С этими словами он встал и вышел из комнаты.
С этого момента я его почти не видела, и наконец, собравшись с духом, я написала письмо сэру Роберту, сообщая ему, что у меня беда и мне необходимо с ним поговорить. И вот, придумав какой-то предлог, я ускользнула из дома и приехала в Лондон. Сэр Роберт, выслушав мою историю, посоветовал мне обратиться к вам и все откровенно вам рассказать.
Я никогда не видел, чтобы мой друг был до такой степени обеспокоен. Брови его были нахмурены, и он мрачно покачивал головой.
– Мне кажется, будет гораздо лучше, если я буду с вами откровенен, – сказал он наконец. – Вы должны подумать о том, чтобы начать новую жизнь, лучше всего в Лондоне, где вы быстро найдете себе друзей вашего возраста.
– Но мой отец?!
Холмс поднялся на ноги.
– Мы с доктором Уотсоном немедленно отправимся вместе с вами с Хэмпшир. Если я не сумею предотвратить, то, по крайней мере, смогу покарать.
– Холмс! – в ужасе воскликнул я.
– Бесполезно, Уотсон, – сказал он, ласково положив руку на плечо мисс Феррерс. – Было бы низко по отношению к этой мужественной женщине внушать ей надежды, которых я сам не могу разделить. Пусть лучше она знает правду и примирится с ней.
– Правду! – ответил я. – Но ведь человек может стоять одной ногой в могиле и все-таки жить.
Холмс посмотрел на меня с удивлением.
– Верно, Уотсон, – задумчиво проговорил он. – Но мы не должны терять времени. Если мне не изменяет память, хэмпширский поезд отходит через час. Возьмите с собой только самое необходимое.
Я торопливо собирал чемодан, когда Холмс вошел в мою комнату.
– Я бы посоветовал взять с собой револьвер, – негромко сказал он.
– А что, там может грозить опасность?
– Смертельная опасность, Уотсон, – Он с силой потер себе лоб. – Боже мой, какая ирония судьбы… Она опоздала всего на один день!
Когда мы выходили из гостиной вслед за мисс Феррерс, Холмс задержался возле книжной полки и, взяв оттуда тоненькую книжку в переплете из телячьей кожи, сунул ее в карман своего плаща-накидки, а потом быстро нацарапал какую-то телеграмму и отдал ее в передней миссис Хадсон.
– Позаботьтесь, чтобы отправили немедленно, – сказал он ей.
Извозчик быстро доставил нас на вокзал Ватерлоо, и мы как раз успели сесть в поезд на Борнемут, который останавливался в Линдхерсте.
Это было грустное путешествие. Шерлок Холмс сидел в уголке, откинувшись на спинку сиденья и надвинув на глаза свою дорожную фуражку с наушниками. Длинные его пальцы беспокойно барабанили по краю окна. Я пытался занять беседой нашу спутницу, выразить ей свое сочувствие в этот трудный для нее час, и она отвечала мне любезно и учтиво, но я прекрасно понимал, что она занята своими собственными мыслями.
1 2 3 4 5 6 7 8