«Вот, значит, чем объясняется его хромота», – подумала Дженна.
– Но ведь Бренч тогда был слишком молод, чтобы воевать.
– Ему было четырнадцать, – со вздохом сказала Маура.
– Мы все пытались его отговорить, – добавил Сэл, – но мой дорогой шурин упрям, как осел.
– Все Макколи упрямы. – Маура улыбнулась Дженне. – Тебе не помешает об этом помнить, милая.
Стыдливый румянец покрыл щеки молодой женщины при этом намеке.
– А можно спросить, где живет твоя семья, Юджиния? – вмешался в разговор Рембрандт. – В Солт-Лейк-Сити? Полагаю, тебе не пришлось проделать весь долгий путь из Чикаго в одиночестве.
– Я вполне способна о себе позаботиться.
– Значит, у тебя здесь никого нет? – спросила Маура.
– Нет. То есть… На самом деле я не уверена. Я приехала сюда, чтобы разыскать отца, если он еще жив.
Рембрандт поставил стакан с водой, который держал в руке.
– Значит, ты какое-то время его не видела?
Глаза Дженны теперь напоминали кусочки дымчатого стекла.
– Он бросил нас, когда мне было всего семь лет.
Рембрандт вздрогнул, будто даже не мог допустить подобного.
– Бросил?! Ради всего святого, скажи, почему ты так решила? Может быть, с ним что-нибудь случилось, что-то, над чем он был не властен.
– Полагаю, это возможно, но маловероятно.
– Удивительно, что ты вообще хочешь с ним встретиться после стольких лет, – сказала Маура.
– О, я хочу гораздо большего, чем просто встретиться, – свирепость в голосе Дженны соответствовала ожесточенному выражению ее лица. – Я хочу, чтобы Джеймс Ли-Уиттингтон знал, как он заставил страдать мою маму. Как она до сих пор страдает из-за него. И я хочу, чтобы он знал, как я его ненавижу.
Макколи не удивило, что именно Рембрандт вышел узнать, как он. Всего двух человек из всех, встреченных Бренчем за всю его жизнь, не обескураживал его характер. Рембрандт всегда видел его насквозь, всегда знал, что он больше лает, чем кусается.
А Лилибет был типичной женщиной, знающей о своей власти над мужчиной. Он тогда был молод – слишком молод. Не успев прийти в себя после ужасов войны, он нуждался в женской ласке. Женской любви.
Бренч презрительно фыркнул про себя, потешаясь над собственными мыслями. От Лилибет он получал только чувственное удовольствие. А когда женился, и этого не стало. С тех пор ни одна женщина не подбиралась к нему ближе, чем Лилибет. Он позаботился об этом.
– Хочешь рассказать мне о ней?
Вопрос Рембрандта, прервавший размышления о Лилибет, застал Бренча врасплох. Старик ведь не знал о существовании Лилибет, если только Маура или Сэл не рассказали ему. Но уже через секунду Бренч понял, о какой женщине говорит Рембрандт. Макколи стряхнул нагоревший столбик пепла с самокрутки, послужившей ему предлогом покинуть дом.
– О ком?
– Об этой девушке, Юджиний. Где ты ее нашел?
Бренч хрипло рассмеялся.
– Она сама меня нашла и с тех самых пор прицепилась и мешает, как колючка под хвостом.
Рембрандт посмотрел на Макколи сквозь сгущающийся сумрак и улыбнулся упрямству и слепоте своего молодого партнера. Старик видел, что Бренч сражен Юджинией. Большинство мужчин на золотых и серебряных приисках были молоды, неженаты и весьма легкомысленны. Только некоторые, в основном сверстники Рембрандта, познали горькую сторону жизни, подобно Бренчу. Если в их жизни недоставало, по мнению Рембрандта, самого замечательного, то есть жены и детей, обычно виной тому была их собственная глупость. Старик надеялся, что Бренч не повторит подобной ошибки.
Рембрандт вынул из кармана трубку и насыпал в нее приятно пахнущий табак «Одинокий Джек». Он делал это осторожно, так как у него внезапно начали дрожать руки. На этот раз он обрадовался образу, всплывшему в воображении. Аромат лимонной вербены, казалось, пропитал воздух. Руки перестали дрожать, и Рембрандт закрыл глаза, почти упиваясь тоской и болью, с которыми он пытался справиться уже столько лет.
Болью, от которой хотел уберечь своего партнера.
– Я однажды видел, как одна лошадь поступила с надоедливой колючкой, – Рембрандт открыл глаза и стал поджигать трубку. – Она выдрала ее зубами, но не выплюнула, как можно было бы подумать. Осторожно, почти благоговейно, она взяла колючку в рот, как некоторые мужчины взяли бы женскую грудь. А потом разжевала и проглотила – так она позаботилась о том, чтобы колючка больше ее не побеспокоила.
Бренч всмотрелся в собеседника, лицо которого уже плохо было видно в сумеречном свете.
– То ли ты пытаешься дать мне мудрый совет, то ли ты слишком много времени провел на конюшне Уоттса и Бриззи. Предлагаю докурить и отправиться в шахту – ты ведь хотел мне что-то показать. Идет?
– Я бы сказал, это отличная идея. Но не торопись. Я скажу остальным, куда мы пошли, и встречу тебя у парадного входа.
Рембрандт вернулся в дом, а его мудрые слова застряли в голове Бренча, как колючки в гриве лошади.
Помогая Мауре и ее дочерям перемывать и вытирать посуду, Дженна ощущала, что ей не хватает пары мудрых советов. Мозг закипал от всей той информации, что поступила за последние несколько часов. Веселая болтовня окружавших ее людей пролетала мимо ушей. Вопросы градом стучали в голове молодой женщины, пока ей не стало казаться, что она сейчас сойдет с ума. Почему Бренч так ненавидит пинкертонов? И что имела в виду Маура, когда сказала, что он правильно сделал, уехав из Пенсильвании, так как в противном случае его повесили бы? «Как нашего Патрика», – сказала она.
Дженна надеялась, что ей удастся узнать ответы на некоторые вопросы, пока вместе с другими женщинами убирала в кухне. Но Маура и девочки так старались поддерживать хорошее настроение, что Юджиния не решилась затронуть несомненно больную для них тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116