Та самая, из-за которой Нинкина жизнь пошла под откос. Нинка нажала на кнопку звонка и на заданный ей вопрос «Кто?» ответила, что хозяйке квартиры пришла срочная телеграмма. Когда женщина открыла ей дверь, Нинка ударила ее в грудь ножом. После этого Нинка приехала домой, расцеловала спящую дочь, попрощалась с родителями и сама пришла в милицейский участок, написав чистосердечное признание в убийстве двух человек. Сейчас Нинка сидит в соседней «одиночке». Сначала она тоже была в общей камере, но там и у нее случались приступы истерики и даже временного помешательства. Она смотрела на других женщин и ненавидела их за то, что они здоровы, и за то, что, когда они выйдут из тюрьмы, будут жить дальше. «Всех СПИДом перезаражаю!» – кричала в камере Нинка и кидала на своих сокамерниц грозные взгляды. А когда ее водили к следователю, она лукаво ему подмигивала и спрашивала, не хочет ли он попробовать девушку, больную СПИДом? Когда Нинку посадили в одиночную камеру, она почувствовала себя значительно легче, потому что никого не хотела видеть и ни с кем не желала разговаривать. В «стакане» она призналась мне в том, что муж был ее первым мужчиной. До него у нее никого не было.
На душе мне становится легче, потому что я знаю, что Нинка находится за стеной и она такая же, как и я. У нее точно такие же печали, мысли, и впереди такая же безнадежность… От тюремного окошечка моей камеры тянется целое сплетение различных «дорог». «Дороги» – это тюремные записки, на местном жаргоне называемые «малявами». Мы с Нинкой часто общаемся посредством «дорог». Вчера она поздравила меня с днем рождения: нарисовала роскошный торт со свечами и розы. Нинка вообще потрясающе рисует, ведь она художник-оформитель. Она талантлива от природы. Иногда она рисует по моей просьбе. Нинка даже не смутилась, когда я попросила ее нарисовать мой организм внутри, вернее, мою иммунную систему. Она ее запросто нарисовала: столько разрушенных иммунных клеток… Увидев этот рисунок, я закричала от боли и несколько дней не разговаривала с Нинкой. Но потом я первая с ней помирилась, и боль постепенно прошла… Ко мне приходит масса записок от других заключенных. В них матерная ругань и проклятия. Мне желают поскорее сдохнуть и ненавидят меня за то, что у меня СПИД. Тут в тюрьме не важно, болеешь ты СПИДом или только являешься ВИЧ-носителем. Хотя я сама с недавних пор стала подозревать, что уже болею СПИДом, по-другому просто не может быть. В тюрьме все наши болячки обостряются со страшной силой, ведь здесь нет никаких возможностей для лечения. Точно такие же записки приходили к Нинке. Сначала мы болезненно на них реагировали, не понимая, в чем именно мы виноваты, а потом привыкли и уже не обращали на них внимания. Приходили записки и от женщин-кобелов. Женщина-кобел – это как мужчина. В тюрьме полно лесбиянок. Так вот, кобел играет роль мужчины. Записки были подобного содержания: «Видела тебя на прогулке. Ты хорошенькая. Я тоже болею СПИДом. Жаль, что мы не можем создать с тобой семью». Я такие записки выкидывала сразу, хотя, если честно, я недоумевала оттого, что могу кому-то нравиться. За время, проведенное в тюрьме, я очень сильно сдала и уже давно не смотрела на себя в зеркало. Не смотрелась в зеркало и не читала ни газет, ни журналов. Я совершенно сознательно отреклась от внешнего мира. Нинка же всегда читала прессу, радовалась, если у нее в руках была интересная книга, и много рисовала. Рисование отвлекало ее от мрачных мыслей. Целыми днями она рисовала оставшуюся дома дочку, мечтала хотя бы на минутку увидеть ее и перед сном всегда громко пела колыбельные песни…
Я сильно привязалась к Нинке и иногда пела вместе с ней, стоя у крохотного тюремного окошечка в клеточку. Однажды она даже угостила меня яблоком, а один раз стала так громко кричать, что, наверно, ее отчаянные крики слышала вся тюрьма. Когда Нинку увели в «стакан», стала кричать и я для того, чтобы меня бросили в «стакан» тоже. В «стакане» я стала расспрашивать Нинку о том, что случилось. Нинка сказала, что получила письмо из дома. Родители выслали фотографии дочки и написали, что у ее малышки обнаружили ВИЧ. После рождения ребенка все было нормально. Все надеялись на то, что все обошлось, но вот вирус все же перестал прятаться, инкубационный период закончился, и болезнь дала о себе знать.
После этого Нинка потеряла покой, постоянно попадала в «стакан», перестала рисовать и отказалась от чтения газет и книг. А еще она почему-то перестала общаться со мной… Она вообще с кем-либо перестала общаться… Однажды ночью у меня заболело сердце. Я и подумать не могла, что сердце может болеть так сильно. Я стала корчиться от дикой боли, подумала, что это конец, и приготовилась к смерти. Я хотела только одного: чтобы эта боль как можно быстрее закончилась. Но она не заканчивалась, она становилась сильнее, и у меня уже просто не было сил ее терпеть. Мне казалось, что моя грудь разрывается на части. Устав от острой боли, я доползла до двери и стала громко стучать, прося, чтобы мне сделали обезболивающий укол и дали таблетку валидола. Но сонная дежурная раздраженно крикнула мне, чтобы я стучала себе по голове, и если я не успокоюсь, то она бросит меня подыхать в «стакан». Тогда на помощь пришла Нинка. Через окно она передала мне пачку валидола и пачку анальгина. Я пила таблетки, ревела, но потом приступ прошел, и я почувствовала себя лучше. С тех пор мы опять с Нинкой стали общаться, только уже не так часто, как раньше. Целыми днями моя соседка была занята своими мыслями. Она так же, как и я, уже перестала за собой следить. Зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14