– Но вы расстроены, – Генриетта обняла Жюльетт за талию. – Когда мы лучше узнаем друг друга, вы поймете, что иногда я бываю излишне откровенна. Поднимемся на следующий этаж. Вы увидите портних за работой, людей, упаковывающих готовые изделия, и все прочее, что вам так хорошо знакомо еще с парижских времен. На верхнем этаже находятся цеха окраски тканей вручную, точно так же, как в Лионе. Вы готовы?
– Да, конечно, – Жюльетт решительно расправила плечи.
На верхнем этаже они прошли по лабиринтам рабочих комнат и цехов. Только на одной двери висела табличка: «Вход воспрещен».
– Здесь происходит процесс плиссировки, – пояснила Генриетта. – Его секрет известен только самым доверенным сотрудникам Мариано, которые поклялись хранить тайну.
– Вы уверены, что ни один парижский кутюрье не сможет сам открыть секрет создания такого мелкого плиссе?
В смехе Генриетты прозвучало торжество:
– Не смог и не сможет. Будет множество подражателей, но метод Фортуни принадлежит только ему, – она взглянула на украшенные бриллиантами часики, приколотые к платью. – Полагаю, Марко уже пришел. Пойдемте, поищем его.
Но Марко уже сообщили, что Жюльетт в Палаццо, и он сам искал ее. Они встретились на лестнице.
– Жюльетт, как тебе понравился Палаццо Орфей? Он не обманул твои ожидания?
– Наоборот, превзошел! Генриетта кивнула.
– Ваша жена увидела все, что только можно увидеть. Донья Сесилия пришла?
– Да, именно поэтому я и искал вас. Она и Мария Луиза сейчас у дона Мариано, и все ждут нас.
Генриетта сжала губы в молчаливом жесте смирения с неизбежным.
– Ну что ж, мы идем.
Жюльетт показалось, что Марко несколько разочарован, что не сам познакомил ее с великолепием этого здания, и даже пожалела о своей торопливости, которая слишком рано привела ее в Палаццо Орфей. Из стремления немного утешить мужа, Жюльетт вложила свою руку в его, и увидела, как обрадовался Марко этому незначительному жесту. Он ласково пожал ее ладонь. Резкое ощущение вины пронзило Жюльетт – ведь она абсолютно ничего не способна почувствовать к нему. Бедный Марко.
Все трое проследовали через дверь из ателье-салона в большую комнату, художественное изящество которой поразило Жюльетт. Стены комнаты были расписаны фресками, создававшими иллюзию итальянского парка, вплоть до мраморных статуй среди роскошной листвы и цветов. Как она позже узнала, комнату расписал сам Фортуни. И тут, радостно приветствуя Жюльетт, появился он сам, изысканный, безупречно одетый с головы до ног, в обычной повседневной одежде, которую носил независимо от времени года и погоды так, словно всегда было лето – великолепного покроя темно-синий костюм из тончайшей саржи с белым шелковым галстуком. Сегодня на нем были черные кожаные туфли, но иногда он надевал и красные сандалии, сшитые по его собственным рисункам. Во всем для Фортуни существовал только один закон – он сам. По мнению Жюльетт, это главная отличительная черта настоящего гения.
– Как поживаете, синьора Романелли? – весело и дружелюбно спросил Фортуни. – Можно мне называть вас просто Жюльетт?
– Ну конечно, дон Мариано.
– Вы уже полностью ознакомились с моим учреждением? Хорошо. Ну, а теперь хочу представить вас матери и сестре.
Донья Сесилия была привлекательной, хотя и весьма суровой дамой. В элегантном приталенном платье из черного шелка, явно не принадлежавшем к числу творений ее сына; глаза, такие же темные, как и у него, украшали овал приятного лица чистокровной итальянки с классическими очертаниями скул, сужавшихся к подбородку, и длинным тонким аристократическим носом.
– Надеюсь, вы скоро освоитесь в Венеции, – обратилась она к Жюльетт, – и не будете скучать по Парижу. Но синьор Романелли слишком долго скрывал вас от своих друзей.
– На это были веские причины, – ответила Жюльетт тоном, подчеркнувшим нежелательность подобных вопросов. – Что же касается Парижа, полагаю, любой, родившийся там, никогда не забудет этот город. Но Венеция очень нравится мне, здесь есть все, что я когда-либо могла пожелать.
– Превосходно! – одобрительно воскликнул Фортуни, взял Жюльетт под руку и подвел к сестре, сидевшей в некотором отдалении. – Думаю, что не перепутал порядок твоих имен, Мария Луиза. Надеюсь, вы подружитесь с Жюльетт.
Мария Луиза была настолько же неприметна, насколько красив и ярок ее брат. Казалось, вся красота, которую следовало бы поделить поровну между двумя отпрысками семейства Фортуни, досталась лишь ему и его творениям. Девушка была вежлива и дружелюбна, пригласив Жюльетт сесть рядом.
– Вы любите музыку?
– Мне нравится слушать музыку, иногда я сама немного играю на фортепиано, – ответила Жюльетт, – но это только увлечение.
– Как жаль! Я способна выносить только блистательное исполнение. Когда-то я и сама играла для публики, но прекратила выступления, как только поняла, что настанет день, и я утрачу то совершенство, каким обладала вначале. Теперь все свои силы и энергию вкладываю в кампанию по защите живых существ. Мы протестуем против уничтожения даже комаров и ос.
Жюльетт поняла, что Мария Луиза одержима этой идеей, ее глаза пылали огнем фанатизма и безумного стремления к преобразованию несовершенного мира.
Только появление официанта с закусками прервало поток ее слов, и беседа перешла на более общие темы. Довольно скоро Марко и Жюльетт распрощались с хозяевами. Перед уходом Жюльетт вручили маленькую коробочку для дельфийского платья. Марко нес коробочку, пока они шли к его офису. Жюльетт делилась своими наблюдениями о странностях Марии Луизы.
– Она сказала, что по-настоящему выспаться можно только сидя всю ночь в кресле, как это делает она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121