— Надо быть болваном, чтобы понимать это буквально! — рявкнул Фоббс и грохнул кулаком по столу.
От зажатого в кулаке белого короля отскочила головка и покатилась в сторону Син-сина. Тот поднял ее двумя пальцами и, разглядывая, задумчиво заговорил:
— Милый Фоббс, на заре моей творческой юности я тоже так думал и снимал фильмы… знаете о чем?… Об облаках! Это были поэтические и, поверьте, чертовски талантливые ленты, и делал я их за свой счет, коллега, понимая, что искусство требует жертв от художника. И я пожертвовал всем — деньгами, успехом, своей первой и последней любовью, друзьями, здоровьем, — все бросил на алтарь искусства и — едва не подох с голоду в полном одиночестве, презираемый одними, забытый другими, неизвестный всем остальным…
Режиссер больше не юродствовал, говорил тихо, как бы для себя:
— Я поймал крысу, такую же, как и я — одинокую и голодную, и изжарил ее, коллега, на огне моих поэтических лент. (О, как они пылали, мои фильмы об обликах!) Я грыз эту крысу, коллега, и клялся, клялся на пепле моих облаков: «Я овладею другим искусством — искусством требовать жертв от других!»
Син-син замолчал, осторожно и как бы брезгливо вложив в ладонь Фоббса голову белого короля.
Взглянув на нее, Фоббс процедил:
— В этом-то вы преуспели.
— Да, преуспел, — тщательно вытирая руки платком, согласился режиссер. — Вся Гурарра запоем смотрит мои сериалы о политических убийствах. Но, милый коллега, я делаю бизнес не на трупах, как вы неточно изволили выразиться, а на желании обывателя видеть, как незаурядные люди превращаются в заурядные трупы! И по мере сил я утоляю его наследственную кровожадность. Впрочем, не без помощи полиции.
— То есть? — насторожился Фоббс.
— Помощь полиции в том, что она беспомощна! Неплохой каламбур, а? — снова осклабился режиссер.
— Идите к черту, Син-син.
Режиссер сделал серьезную мину;
— Иду. Кстати, не знаете, где он сейчас?
Фоббс глубоко затянулся сигарой, вероятно, собираясь выпустить в наглого режиссера очередную порцию дыма. Почуяв надвигающуюся опасность, Син-син отошел от стола и заговорщицким шепотом произнес:
— А я знаю!
Залившись мефистофельским смехом, режиссер стремительно покинул кабинет.
Когда дверь за ним захлопнулась, Фоббс снял с макета чехол. Несколько шахматных фигур лежало, вероятно, после удара его мощного кулака. Он расставил их на прежние места, взял со стола обезглавленного короля и, подумав, поставил его у трибуны. А на трибуну осторожно опустил его маленькую королевскую голову…
Зазвонил телефон.
— Шеф, — послышался взволнованный голос секретарши, — с вами хочет говорить Цезарь!
— Кто-о?
— Цезарь, он так назвался!
— Где он?
— Ждет у телефона.
— У какого телефона?
— Не знаю, шеф, он позвонил и попросил соединить с вами…
— Он ждет у телефона?
— Да, шеф.
Лицо Фоббса стало медленно багроветь, он сопел, обдумывая план действий. Затем приказал:
— Слушайте внимательно. Сейчас же свяжитесь с седьмым отделом, пусть узнают, откуда он звонит, и сообщат Абабасу. Он выедет наперехват. Я постараюсь как можно дольше затянуть разговор. Да, не забудьте включить оба магнитофона, один из них, не помню какой, заедает… Так, ну что ж, давайте сюда этого Цезаря!
В трубке послышался приятный бархатный баритон:
— Господин Фоббс?
— Да, Фоббс у телефона, — неестественно бодрым голосом ответил тот и даже улыбнулся, словно собеседник мог его видеть. — С кем имею честь?
— Говорит Цезарь, — представился баритон. — Надеюсь, вам известно мое имя?
— Ну как же! — воскликнул Фоббс. — Столько наслышан!
— Вы получили мою визитную карточку? Час назад я оставил ее на ступеньках вашего управления.
— Да, благодарю вас, — продолжал паясничать Фоббс, и его лысина покрылась крупным бисером пота, — вы проявили большую любезность, и я, право, даже не знаю…
— Пока счет два — ноль в мою пользу, господин Фоббс, — не без гордости напомнил баритон. — Любопытно, какие у вас прогнозы на сегодняшний турнир? Хочется верить, что Площадь Воркующих Голубей будет подготовлена для встречи с моей сиятельной особой более тщательно, чем в прошлый раз?
Лысина Фоббса сверкала от пота, он с трудом сдерживал волнение:
— О да, мой Цезарь, мы устроим вам сердечную встречу!… Единственное, что нас несколько смущает, это полное неведение, в котором мы пребываем, что касается места и времени вашего явления народу!… Дорогой Цезарь, не могли бы вы хоть намеком…
— Старый плешивый хрыч! — оборвал его Цезарь, и лысина Фоббса стала стремительно багроветь. — Неужели ты всерьез думаешь обвести меня вокруг пальца?! Надеешься, что пока ты тянешь со мной резину, твои недоношенные «мальчики» уже несутся по моему следу и вот-вот загребут меня в какой-нибудь телефонной будке? Неужели ты, шелудивая полицейская псина, безмозглый индюк, вонючий похотливый осел…
Фоббс швырнул трубку с такой силой, что она, скользнув по телефонному аппарату, сорвалась со стола и повисла над самым паркетом, раскачиваясь, словно висельник на ветру…
Фоббс опять стал расставлять рассыпавшиеся по столу шахматные фигуры, но, взглянув на часы, чертыхнулся: было без десяти четыре!
Он поднял умолкшую трубку, постучал по рычагу:
— Это Фоббс. Передайте группе Абабаса: прекратить розыск и срочно явиться на площадь. Да, разговор записали?… Принесите ко мне. Да, обе. Сейчас же.
Фоббс зажег потухшую сигару. Несколько затяжек вернули ему утраченное самообладание, но он знал, что окончательно успокоится лишь после того, как собственноручно сотрет магнитофонную запись с гнусными оскорблениями Цезаря. Сейчас для него это было важнее, чем митинг на Площади Воркующих Голубей…
VI
Монотонно тикали стенные часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50