Старик продолжал жадно пить, вода стекала па бороде на запыленную рубаху, оставляя темные следы.
— Я же только что ее простирала, — заворчала жена. — Так он дает шиферу или нет?
Дионис опустил ведро на колодезный сруб, утерся шляпой и со злостью взглянул на свой дом:
— Зачем на старую клячу портить новую попону?
— Это он так сказал?
— Это я так говорю. Дионис вошел в дом, снял со стены икону и достал поросенка. Посмотрел на наклейку «Вскрыть после смерти», словно увидел ее впервые, поднял копилку и грохнул о пол. На пороге выросла перепуганная
Лизавета.
— Это же позор всему роду Калалбов! — загреб мел старик. — Ну при старом режиме, ладно, а сейчас? Чем мы хуже, других, а, Лизавета?
— Это он так сказал?
— Это я так говорю! План у них есть, все село на городской лад перестроить, а наш дом велено не трогать и, знаешь, почему? Пусть, говорит, как памятник бедности останется, потому как хуже его во всем селе не сыскать!
— Так уж и не сыскать!
— Потому и шиферу не дает, пусть, говорит, увидят правнуки ваши, в каких страшных условиях вы жили!
Лизавета выпрямилась, голос ее затвердел:
— Да какое ему дело до наших правнуков?
— Вот и я говорю, — подхватил Дионис, — чего ты нас на посмешище перед потомством выставляешь? Да если захочу, я такой дом отгрохаю, не дом, а этот… настоящий храм!
— Вот именно!
— Так что будем того, — Дионис махнул рукой, — строиться.
У жены округлились глаза: не ослышалась ли?
— Ты, Лизавета, на меня не пялься, — ласково сказал старик, — ты лучше подмети, а то как в свинарнике.
И он пнул ногой отбитое поросячье рыло.
В ворота Калалбов задним ходом въехал самосвал. Кузов накренился, и во двор посыпались глыбы белого известняка. К куче подошли старики.
— Хороший камень, — сказал Дионис.
— Дорогой больно, — посетовала жена. К ним приблизился водитель Бузилэ:
— Ну как, мош Дионис, нравится? Красавец, а не камень! Из такого только крепости строить.
Он ударил носком ботинка одну из глыб — она развалилась на две равные части. У стариков вытянулись лица. Бузилэ довольно хмыкнул:
— И что самое смешное, колется точно пополам.
Чтобы проверить свою гипотезу, он снова замахнулся ногой, но в это время над селом раздался трубный глас:
— Водителю Бузилэ срочно явиться в правление! Повторяю, бывшему водителю Бузилэ срочно явиться в правление!
— Ну вот, завел долгоиграющую, — с досадой сказал водитель, глядя поверх деревьев на вершину холма. — Ладно, я двину. Вторую ходку сделаю, когда стемнеет.
— Как же ты ее сделаешь, касатик, — растерялась
Лизавета, — если он тебя бывшим назвал? Бузилэ весело сверкнул зубами:
— Что самое смешное, он меня уже второй год так обзывает, запугать хочет. А я не из пугливых, мне все одно, где баранку крутить.
И он направился к кабине, напевая:
— Наш адрес — не дом и не улица, наш адрес — Советский Союз!
Самосвал заурчал и выкатил за ворота. Мош Дионис поднял тяжелый камень и заковылял к сараю. Над селом прокатилось:
— Мошу Дионису немедленно явиться вправление! Повторяю…
Старик повернулся и, не выпуская из рук камня, закричал в сторону холма:
— Ну что тебе надо? Что ты людям покою не даешь?
— Не ори, — сказала Лизавета, — он тебя все равно не слышит. Переоденься и ступай к нему. Оф, не нравится мне все это, Дионис!
Кроме Апостола в кабинете сидел молодой архитектор. Страшно скрипя ботинками, к столу подошел мош Дионис. Он был в темном выходном костюме, в котором чувствовал себя, как рыцарь в доспехах. Не здороваясь и не ожидая приглашения, старик грузно опустился на стул для посетителей. Попытался закинуть ногу за ногу, не получилось — мешал стол. Он покосился на архитектора: что за птица? Затем свинцовым взглядом остановился на председателе:
— Ну что тебе надо, Гриша?
Апостол устало переглянулся с архитектором, мол, видишь, с кем приходится иметь дело, и, стараясь быть предельно вежливым, тихо спросил старика:
— Ты что там затеял, мош Дионис?
Тот тоже решил не терять хладнокровия:
— Да вот, строиться думаю.
— Как строиться?
— Потихоньку, Гриша, по-стариковски.
Апостол откинулся на стуле и, растягивая слова, чтобы ненароком не взорваться, начал:
— Мош Дионис, голубчик, я же тебе объяснил, что в соответствии с планом…
— С генеральным планом, — уточнил архитектор и поднял вверх указательный палец.
— С генеральным планом, — продолжал Апостол, — твой дом подлежит консервации, как памятник этого…
— Как этнографический памятник, — подсказал архитектор.
— А посему, — голосом спящего вулкана вещал Апостол, — никаких строек, достроек, надстроек, перестроек…
— Даже текущий ремонт, — подхватил архитектор, тыча пальцем в потолок, где виднелись разводы от дождя, — в вашем доме будет производить спецбригада реставраторов.
— Теперь тебе понятно, мош Дионис? — тоскливо спросил Апостол.
Статик кивнул.
— Что тебе понятно?
— Что ты, Гриша, задумал мой род опозорить, да ничего у тебя не выйдет.
Апостол грохнул кулаком по столу и застонал: в ребро ладони вонзилась невесть откуда взявшаяся кнопка…
— Какой род? — воскликнул архитектор. — Что он несет?!
Мош Дионис не удостоил его взглядам:
— Его можно понять, нездешний ин, не знает, кто такие Калалбы. А ты, Гриша, на моих глазах рос. Ты еще, не в обиду тебе будет сказано, в постели такие узоры выводил, — он ткнул пальцам в дождевые разводы на потолке, — когда мы артель нашу создавали. И что же теперь получается? Повесили нас с Лизаветой на доску «Они были первыми», а на деле выходит, что мы последние? Все село, стало быть, застроится на новый манер, а мой дом, как паршивая овца, останется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19