Полагаю, он всегда знал, что ничего подобного я не сделаю и всего лишь пленен идеями и людьми, которые были столь же обаятельными, сколь и опасными. Поэтому он не стал возражать, когда я написал ему про сообщения одного профессора, который хотя читал лекции по риторике, но значительную часть своего времени посвящал изучению новейших достижений натурфилософии. Этот человек много путешествовал и утверждал, что всем, кто серьезно занят исследованиями естественных феноменов, более не следует относиться с пренебрежением к Нидерландам и Англии. После многих месяцев, проведенных у него под крылом, я заразился его восторгами и, поскольку в Падуе меня ничто не удерживало, попросил позволения побывать в этих странах. По доброте душевной мой отец немедля изъявил согласие, получил для меня разрешение покинуть пределы Венецианской Республики и отправил распоряжение своим банкирам во Фландрии снабжать меня деньгами.Я было подумал воспользоваться моим положением и отправиться в путь морем, но затем решил, что для пополнения моих знаний следует увидеть как можно больше, а для этого более подходит карета, нежели три недели возлияний с корабельной командой. Должен прибавить, что я всегда очень страдал от морской болезни, в каковой слабости неизменно избегал сознаваться, ибо, хотя Гомесий и говорит, что оная болезнь исцеляет меланхолию, на своем опыте я ни разу этого не испытал. Тем не менее в дороге мое мужество ослабело, а потом почти вовсе испарилось. Путешествие до Лейдена занимает всего девять недель, но испытываемые мною страдания неумолимо отвлекали мое внимание оттого, что я видел вокруг. Как-то раз, увязнув в грязи на полпути через альпийский перевал, когда дождь лил как из ведра, одна лошадь охромела, а единственным моим спутником был солдат свирепейшего вида, я решил, что самая яростная буря в Атлантическом океане предпочтительнее подобных мучений.Однако обратный путь был бы столь же длинным, как путь вперед, и я хорошо понимал, какие насмешки и презрение навлеку на себя, если вернусь со стыдом в родной город, слабый и больной. Стыд, как я твердо верю, – самое сильное чувство из всех известных человеку; множество открытий и важнейших путешествий совершались в страхе перед позором, который был бы неминуем, если бы дерзание осталось незавершенным. Вот так, тоскуя по теплу и удобствам моего родного края – у англичан есть название «ностальгия» для этой болезни, которая, считают они, есть следствие нарушения равновесия, вызванного непривычностью окружающего, – я продолжил мой путь в раздражении и страданиях, пока не прибыл в Лейден, где посещал школу медицины как человек благородного сословия.Об этом знаменитом университете написано столь много, а он имеет столь малое отношение к моему повествованию, что достаточно будет упомянуть, что я почерпнул очень много от двух выбранных мною профессоров, блиставших в своих сферах, – один преподавал анатомию, а другой – деятельность органов тела в совокупности. Кроме того, я путешествовал по Нидерландам и проводил время в обществе весьма достойных людей, многие из которых были англичанами, и от них я более или менее научился их языку. И уехал оттуда лишь по одной причине: так распорядился мой добрый заботливый отец – только по этой причине, и ни по какой другой. В лондонской конторе, известил он меня письмом, не все ладно, и заняться этим должен кто-нибудь из членов семьи – больше никому он не доверяет. Хотя я мало что понимал в тонкостях торговли, но был рад показать себя послушным сыном, а потому уволил моего слугу, привел в порядок собственные дела и отплыл из Антверпена, чтобы разобраться, в чем там дело. В Лондон я прибыл 22 марта 1663 года, имея в своем распоряжении лишь несколько фунтов, ибо сумма, которую я уплатил одному профессору за обучение, почти истощила мои средства. Но я не тревожился, ибо считал, что мне требуется лишь совершить короткую поездку от пристани до конторы, управляемой агентом моего отца, и все мои заботы останутся позади. Глупец! Я не сумел найти ди Пьетро, а негодяй Джон Манстон отказался меня принять. Он уже давно умер; я молюсь о его душе и надеюсь, что милостивый Господь не внял моим мольбам, зная, как и я, что чем долее гореть ему в вечном пламени, тем справедливее будет кара.Мне пришлось расспросить какого-то слугу, и от него я узнал, что агент моего отца скоропостижно скончался несколько недель назад. И хуже того: Манстон тут же присвоил капитал и дело, отрицая, что хотя бы часть принадлежала моему отцу. В доказательство он предъявил нотариусам документы (разумеется, поддельные). Иными словами, он мошенничеством завладел всеми деньгами моей семьи – во всяком случае, теми, которые находились в Англии.Слуга этот, к несчастью, не мог сказать, что мне делать дальше. Подать жалобу в суд? Но мне ведь нечем было доказать правдивость моих слов, так что толку из этого никакого не вышло бы. Я мог бы также обратиться за советом к адвокату, однако, хотя Англия и Венеция во многом отличны друг от друга, в одном они безусловно сходны – в ненасытной жадности к деньгам законников всех мастей, а вот денег-то у меня и не было. То есть в необходимом количестве.К тому же очень быстро мне стало ясно, что Лондон – очень нездоровое место. Я говорю не о знаменитой чуме, которая тогда еще не поразила город; я имею в виду, что Манстон в тот же самый вечер подослал ко мне наемников, показавших, что моя жизнь будет в большей безопасности где-нибудь еще. К счастью, они меня не убили – напротив, в схватке я вел себя достойно благодаря деньгам, которые мой отец платил моему учителю фехтования, и сдается мне, что один из этих брави покинул поле боя в худшем состоянии, чем я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39