На исходе день все-таки показал свое жало».
— Мне очень неприятно говорить вам об этом, но я вынужден признаться, что в данный момент у нас нет этого дела.
— Вы потеряли его?
— Да, вы угадали.
— Какая жалость.
— Почему-то его не оказалось, на месте. Я подозреваю, что его не вернул нам посетитель, который заказывал его в прошлый раз…
— Какой посетитель? Когда это было?
— Точно я не могу вам сказать.
— Папка исчезла после его визита?
— Да.
— А часто ее заказывали?
— Нет. Мне ужасно жаль, но вы не расстраивайтесь. Я уверен: она вскоре найдется.
Флавия не разделяла его уверенности, поэтому жалобно улыбнулась и объяснила, что не может ждать: ее командировка затянулась, деньги на исходе…
Тюильер сочувственно улыбнулся.
— Поверьте, мы искали папку целый час. Возможно, мы по ошибке убрали ее в другую ячейку. Боюсь, нам не остается ничего другого, кроме как ждать, когда она случайно найдется. Но если вы хотите, я мог бы сам рассказать вам о Гартунге. По крайней мере эту услугу я могу вам оказать.
Флавия удивленно воззрилась на него. Что происходит? Тюильер избегал смотреть ей в глаза, и ее вдруг озарила догадка, с чем это может быть связано.
— Когда вы получили указание не выдавать мне досье на Гартунга? — спросила она в лоб.
Он беспомощно развел руками.
— Я не могу ответить на этот вопрос. Но досье в самом деле пропало.
— Понятно.
— Мне и этого не следовало говорить, — сказал Тюильер, — просто я не люблю, когда на меня давят сверху. Я постараюсь передать вам содержание папки по памяти. Вам это интересно?
— Конечно.
— Разумеется, я не запомнил все слово в слово, но помню достаточно много. Иногда я просматриваю папки, которые заказывают посетители. Полгода назад мы получили запрос на сведения о семье Гартунгов. К сожалению, мужчина, который заказывал сведения, больше не появлялся.
— Как его звали?
Директор сдвинул брови.
— Не уверен, что должен называть вам его.
— О, пожалуйста, этот человек мог бы сообщить ценные сведения. Вы же сами говорили, что не любите давления сверху. Я тоже.
— Ладно. Минуту.
Он порылся у себя в столе, нашел ежедневник и пролистал его.
— Да, вот он. Его звали Мюллер. Он оставил свой римский адрес. Вы слышали о нем?
— О да, — ответила Флавия, и сердце ее забилось быстрее. Все-таки она не зря потратила здесь столько времени. Флавия напряженно смотрела на директора, и он улыбнулся.
— Ну же. Пожалуйста, расскажите мне.
Тюильер сложил ладони, соединив кончики пальцев.
— Только помните, — осторожно начал он, — в папке содержались не все сведения. Для полной картины вам придется затребовать дело, которое следователь представил суду.
— А где я могу его получить?
Он улыбнулся.
— Сильно сомневаюсь, что вы его получите. Оно относится к разряду документов, засекреченных на сто лет.
— Я все-таки попробую сделать запрос.
— Это пожалуйста. Только мое мнение: вы зря потратите время.
— Наверное, вы правы.
— Прежде чем я начну свой рассказ, ответьте мне: насколько хорошо вам знаком период, о котором пойдет речь? И что вам известно о Гартунге?
Флавия призналась, что о войне знает только по школьному учебнику истории, а о Гартунге вообще ничего. Его имя всплыло во время расследования.
— Сын Гартунга пытался разыскать сведения о своем отце, и, по нашим предположениям, именно за это поплатился жизнью. Кажется, Гартунг был крупным промышленником, верно?
Тюильер кивнул.
— Да, правильно, основным его делом были химические заводы, однако только этим сфера его деятельности не ограничивалась. Он владел крупным семейным бизнесом, основанным на рубеже веков. Он был заводчиком во втором поколении и преумножил доходы семьи в несколько раз. Кстати, об этом в досье ничего не сказано, это я знаю из других источников.
— Тем лучше. Мне кажется, от вас я почерпну даже больше, чем если бы ко мне в руки попало это досье. Я уже начинаю радоваться, что оно исчезло.
Тюильер улыбнулся и, поощренный ее совершенно искренней похвалой, продолжил:
— Ну тогда слушайте. Гартунг родился в девяностых годах девятнадцатого века, его семья была членом еврейской коммуны, основанной в Париже много лет назад. Они были богаты еще до того, как Гартунг занялся промышленностью; в прошлом они занимались торговлей. Гартунг был либеральным капиталистом: строил дома для рабочих, поддерживал образовательную программу для рабочего класса, участвовал во всех проектах, которые выдвигали наиболее просвещенные деятели того времени. Он был одним из немногих работодателей, кто поддержал в тридцатые годы идею оплаченного отпуска для сотрудников предприятий. В Первую мировую он принимал участие в боевых действиях и, если я ничего не путаю, даже был ранен и награжден. Эти детали, если понадобится, я могу уточнить.
— Нет, нет, — остановила его Флавия, — пока этого не нужно.
— Ну как хотите. В тридцатые годы в Германии произошли большие перемены. Как и многие другие французские евреи, Гартунг имел там родственников. Он одним из первых понял, что Гитлер пришел всерьез и надолго. С этого момента Жюль Гартунг начал вести двойную политику: он помогал немецким евреям и в то же время соблюдал внешнюю лояльность по отношению к немецким властям и французским правым.
Сейчас, спустя годы, ясно видно, что это была политика оппортунизма. Гартунгу не хватило принципиальности. Но в то время это не казалось столь очевидным. Практически все население Франции смирилось с новой властью, а некоторые поддерживали правых даже более активно, чем Гартунг. Люди были готовы на все ради того, чтобы спасти себя и свои семьи.
— Но Гартунг к ним не относился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80