Как часто мне приходится закрывать глаза?
— Но насколько часто ты не закрываешь глаза? Как часто ты говоришь «нет»?
— Иногда. Во всяком случае, реже, чем те, кто делал бы мою работу с большим рвением.
Бернар промолчал, высказав то, что считал нужным. Для него все было так просто!
— Послушай, Бернар, жизнь должна продолжаться и пока немцы здесь. Не так, как нам хотелось бы, не так, как раньше, но продолжаться. Не все могут удрать в Лондон и морализаторствовать. А живя рядом с ними, сотрудничая, мы можем их изменить, очеловечить. Цивилизовать.
Бернар встал: святость часовни слишком его давила. Он вышел в неф, а затем и наружу, на свежий воздух. Там он остановился на ступенях, позабыв о маскировке и об осторожности. Нетерпеливость, подумал Жюльен, всегда была его главной слабостью. И когда-нибудь она его погубит.
— Прости, но ты надуваешься самомнением, — негромко сказал Бернар. — Ты в одиночку цивилизуешь немцев и гадин, которым они отдали тут власть. Ты уверен, что это односторонний процесс? Что, если они тебя развращают, а не ты их цивилизуешь? Ты готов на такой риск? Два года назад ты отказал бы хоть кому-нибудь в праве издавать свои журналы, публиковать свои книги? Мог даже подумать о подобном? А теперь ты каждый день так поступаешь и утверждаешь, что таким образом защищаешь цивилизацию. А ведь они проиграли, и ты это знаешь не хуже меня. Проиграли в тот момент, когда напали на Россию и объявили войну американцам. Теперь это только дело времени.
— Но побеждены они будут, — возразил Жюльен, — не благодаря тебе. Их разобьют английские, русские и американские армии. Мелкий саботаж ничего не даст, а только ухудшит положение тех, кто живет здесь. А тебя схватят и расстреляют.
Бернар кивнул:
— Знаю. Сюда до меня уже присылали человека. Мы полагаем, что он продержался недель шесть до того, как его арестовали. И, как ты говоришь, он не сделал ровно ничего.
— И теперь приехал ты. Зачем?
Бернар улыбнулся.
— Затем что получил приказ. Затем что эти люди пришли в мою страну, где им не место, потому что власть в правительстве захватили средней руки бандиты. Кто-то должен с ними сражаться. Ты ведь не намерен.
— Очень благородно, но я тебе не верю. Разве когда-нибудь ты делал что-то только во имя благородных идей? Ты делаешь что-то только ради удовольствия.
— Рано или поздно, вероятно, в течение трех месяцев меня поймают, возможно, будут пытать, без сомнения, расстреляют. Ты думаешь, меня такая перспектива радует?
— Да.
Бернар даже осекся, но потом рассмеялся.
— Разумеется, ты прав. Во всяком случае, отчасти. Проверка себя на выживание, на то, сумею ли я что-то сделать. И знаешь, я намерен перехитрить судьбу. Я намерен быть здесь, когда сюда придут американцы или кто-нибудь еще. А когда это произойдет, придется платить по счетам.
— Это угроза?
— Нет. Факт. Если мне повезет, я смогу умерить ярость тех, кто меньше готов прощать, чем я.
— Еще угроза?
— На сей раз предупреждение.
— Значит, ты займешься тем, чем сейчас занимаюсь я.
— В некотором смысле. Но я буду на стороне победителей. И могу добавить — справедливости.
Разговаривая, они спустились по ступеням, пересекли площадь и, выйдя уже за городскую стену, направлялись к реке.
— Как маленький Марсель?
— Постарел. Больше морщин. Раздражительнее.
— Как и все мы. Ты с ним все еще в хороших отношениях? Вы по-прежнему друзья?
— Да. Пожалуй, так.
— Рано или поздно, — сказал Бернар, — мне понадобится его прощупать. Он, конечно, жалкая личность, но далеко не глуп и более или менее контролирует, что тут осталось от администрации. Разумеется, пустой титул, но лучше, чем ничего. Мне бы хотелось, чтобы ты стал посредником между нами.
— Твоим рассыльным?
Бернар задумался.
— По сути, да. Я тебе доверяю, он тебе доверяет. Ему я не доверяю, а он — мне. Он может прислушаться к тебе, даже если откажется слушать меня.
— Ты серьезно?
— Я думал, тебе это понравится. Ты всегда пытался мирить нас, теперь можешь сделать это по большому счету. Если я сумею с ним договориться, будет больше шансов сохранить хоть что-то, когда немцы уйдут.
— Если.
— Когда. Может, потребуется три года, может, десять, но рано или поздно они будут уничтожены. Моя задача — помешать нам при этом уничтожить самих себя. Поэтому в конце концов цель у нас с Марселем будет общая. Я бы предпочел его расстрелять, как, без сомнения, он меня. Но мы будем нужны друг другу, и рано или поздно он это поймет. И я хочу, чтобы он знал, что ему делать, когда он придет к такому выводу.
— И только?
— Да, — сказал Бернар. — Ничего больше. Ну…
— Что?
— Я работаю над прикрытием, которое позволило бы мне помногу разъезжать, не привлекая внимания. На работу я устроиться не могу, это будет означать участие слишком многих людей и необходимость скрывать поездки. Я должен быть сам себе хозяин и заниматься чем-то, что объясняло бы мой доход. Поэтому, мой милый, Я собираюсь стать торговцем картинами.
Он церемонно поклонился. Это было так неожиданно, сказано с такой лихостью, что Жюльен от удивления рассмеялся.
— Ты? — не веря своим ушам, переспросил он. — Торговец картинами? Ты не можешь отрицать, что у войны есть комедийная сторона.
Бернар ухмыльнулся в ответ.
— Знаю, на пустом месте стать им нельзя. Но если не считать моей непригодности, это идеальная профессия, хотя мне придется потрудиться, чтобы играть роль убедительно. Мне нужны художники, чтобы получать от них картины, нужно устроить парочку небольших выставок, пригласить людей, создать видимость. А еще мне нужны фамилии и адреса художников, рассеянных по Провансу, чтобы в разъездах я всегда мог сказать, что посещал их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148