Я не помнил, обводил ли я данный абзац четыре года назад, но сейчас это не имело особого значения. Если все-таки это сделал я, то, очевидно, потому, что мне хотелось узнать, верна ли переданная источником информация или полиция запустила утку, чтобы напугать и выследить похитителей. Если банкноты меченые, они поостерегутся расходовать деньги, а время увеличивает шансы на раскрытие преступления.
Напрасные хлопоты. Преступление так и осталось нераскрытым. Я сложил вырезки и убрал в папку. Газетные отчеты были так же далеки от действительности, как земля, увиденная с самолета. По прессе трудно представить, что происходило на самом деле, как по телепередаче Уолтера Кронкайта – что творилось во Вьетнаме в 1967 году. Его рассказы не передавали неразбериху, страх, запах крови, приливы отчаянной решимости, охватывающей десантников на борту «С-130» перед прыжком над вражеской территорией.
Я вспомнил режиссерский трейлер, в котором находился, когда все началось. Трейлер был припаркован на Сельма-авеню напротив бунгало, где велись съемки. Я расспрашивал Хауса об Анджелле Бентон. Мне надо было за что-нибудь ухватиться. Не давала покоя ее поза. Внезапно меня пронзила мысль, что ее протянутые руки – часть мизансцены в инсценировке преступления, задуманного и осуществленного неким режиссером. Помню, я наседал на Хауса, пытаясь добиться, где он находился и что делал в тот вечер, когда произошло убийство. Затем раздался стук, и дверь в трейлер распахнулась.
– Вольфганг, – сказал человек в бейсболке, – джип с деньгами прибыл.
Я посмотрел на Хауса.
– С какими деньгами?
И тут чутье подсказало: вот-вот что-то случится.
Я мысленно оглядываюсь назад и, как в замедленной съемке, вижу, что происходило потом. Вижу каждую деталь, каждое движение. Я вышел из трейлера. Через два дома посреди улицы стоял красный джип. Задняя дверца была открыта, и из салона человек в форме подавал большие сумки двум мужчинам. Рядом стояли еще двое в штатском.
Двое с сумками направились к дому, но в этот момент из фургона, стоящего на противоположной стороне улицы, выскочили три вооруженных человека в масках. За рулем фургона был еще один. Рука у меня сама скользнула под пиджак к пистолету на бедре. Но я не стал стрелять. Вокруг слишком много народу, могут быть жертвы.
Бандиты быстро настигли служащих, без единого выстрела вырвали у них сумки с деньгами и начали отходить к фургону. И вдруг случилось необъяснимое. Третий налетчик, который не нес сумку, а прикрывал отход, присел, расставив ноги, и обеими руками поднял ствол. Что он увидел? Откуда ему угрожали? Кто приготовился открыть огонь? Бандит выстрелил, и старший мужчина в штатском, взмахнув руками, опрокинулся навзничь.
В то же мгновение началась пальба. Стрелял человек в джипе, стреляли охранники, стреляли нанятые полицейские с лужайки перед домом. Я тоже вытащил пистолет и боком стал продвигаться в сторону фургона.
– Лечь! Всем лечь!
Участники съемки попадали на землю. Я слышал, как кто-то закричал, как резко набирал обороты двигатель фургона. Горячий запах пороха обжигал мне ноздри. Когда дым рассеялся, налетчики были уже у фургона. Один из них закинул свои сумки внутрь, обернулся и выхватил из-за пояса два пистолета.
Я выстрелил прежде его. Он подпрыгнул и перевалился через борт внутрь. Двое нырнули за ним, и фургон, шурша шинами, рванул с места. Я видел, как он свернул за угол и помчался в сторону бульвара Сансет. Преследовать грабителей я не мог. Моя «краун-виктория» стояла в квартале отсюда. По мобильному телефону я позвонил в управление и попросил прислать «скорую помощь», наряд полиции и заблокировать выезд с бульвара Сансет.
Позади меня не переставая кричал раненый. Я выключил мобильник и подошел к нему. Это был один из штатских. Он прижимал руку к бедру. Между пальцами сочилась кровь, но я понял, что рана не смертельная.
– Я ранен! – воскликнул он, корчась. – Ранен, слышите?
Я очнулся от воспоминаний в тот момент, когда Арт Пеппер заиграл «Как будет прекрасно, когда ты вернешься домой». У меня на дисках были по крайней мере три разные записи хита Коула Портера, и в каждой Арт выкладывался до конца. Больше всего мне нравилось в нем, что он не жалеет себя. Мне казалось, это роднит меня с ним.
Я открыл блокнот на новой странице и хотел записать одно соображение о происшествии на Сельма-авеню, как в дверь постучали.

5

Я прошел в холл, посмотрел в «глазок», потом быстро вернулся в столовую и достал скатерть из буфета. Скатерть новая, ее купила моя бывшая жена на случай прихода гостей. Гости к нам не приходили, и жены у меня сейчас не было. Зато скатерть пригодилась. В дверь снова постучали, на сей раз громче. Я накрыл скатертью фотографии и бумаги на столе.
Когда я открыл дверь, Кизмин Райдер смотрела в сторону улицы.
– Извини, Киз. Я находился на задней веранде и не слышал, как ты постучала первый раз. Проходи.
Она шагнула в холл и, вероятно, заметила, что раздвижная дверь на веранду закрыта.
– Как же ты узнал, что я стучала два раза?
– Стук был такой громкий, что я подумал...
– Ладно уж, помолчи.
Я не видел Кизмин восемь месяцев, со дня моей прощальной вечеринки, которую она от моего имени организовала в ресторане «Массо» и пригласила весь наш отдел.
Кизмин вошла в столовую. Ее взгляд скользнул по наспех разостланной скатерти, и я пожалел, что придумал эту увертку.
Кизмин была в строгом темно-сером пиджаке и такой же юбке ниже колен. Меня удивил ее наряд. Когда мы работали вместе, она обычно надевала черные джинсы и блейзер поверх белой блузки. Такая одежда давала ей свободу движений, позволяла даже побежать при необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12