ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Но ты говоришь, единственный свидетель. А сам потерпевший?
– Пока в тяжелом состоянии, допрашивать не разрешают.
Они еще обсуждали подробности будущей экспертизы, когда Томин вернулся.
– Все их процедуры – фигня собачья, – объявил он, уселся на койку и вдруг грустно как-то задумался.
Тамара Георгиевна, поджав губы, удалилась.
– Знаете, братцы, кто меня по-настоящему спас? Одна удивительная сестричка… То есть, конечно, многие выхаживали. И тебе, Зинаида, я не забуду, и другим. Но вот та… а я даже имени не ведаю. Куда-то пропала, когда я совсем в себя пришел. Потом сюда перевезли… Сестер полно, а мне ее не хватает. Это она меня вытащила! В первые дни.
Знаменский с Кибрит украдкой переглянулись: оба подумали о Багровой.
– Шурик, а какая она? – осторожно спросила Зиночка.
– Как магнит. Как свет.
И сам себя высмеял:
– Отличный словесный портрет. Объявляется розыск света. Помню только глаза и руки. А во сне вижу отчетливо… Как полагаете, можно влюбиться в состоянии клинической смерти?
– Поскольку до того у тебя свободной минуты не было, то ты и воспользовался, – внешне весело высказался Пал Палыч.
– Наука пасует?
– Пасует, Шурик, – подтвердила Зиночка, скрывая замешательство.
Не далее как вчера Майя Петровна осведомлялась у нее о здоровье Томина. За несколько дней в Еловске Кибрит с ней сроднилась, простила роковую для друга просьбу не стрелять при задержании, искренне интересовалась ее судьбой, домашними делами. Но услышать признание Шурика… и в столь несвойственном ему тоне… Вот уж не чаяла!
Опять они с Пал Палычем переглянулись, недоумевая, как быть. Майя Петровна просила не говорить Томину о своем бдении над ним. Однако он в два счета и сам выяснит. Если захочет, если не забудет за рабочей маетой. Лучше бы забыл. Потому что он и Майя Петровна (по фамилии все еще Багрова), да Катя (в душе навсегда Багрова), да еще таинственный Загорский – что из этого всего может получиться?
* * *
Утренний выгул Графа Пал Палыч с Колькой поделили поровну – через день. Сегодня пораньше пришлось проснуться Знаменскому-старшему. Щенок крутился и поскуливал – подперло.
В квартире он уже почти приучился терпеть, но по выходе из дому надо было проявлять проворство, чтобы успеть отбежать с ним от подъезда. Иначе он прочно и очень надолго утверждался на месте, похоже, сам дивясь, откуда что берется.
Миску он вылизывал так, что муха не подлетала. Обувь грыз исключительно старую – вкуснее. От попыток завоевать диван отказался без больших баталий. Много спал, невероятно быстро рос. Резвился умеренно.
– Мам, он у нас не меланхолик? – спросил как-то Колька, когда Граф отверг его приглашение проснуться и поиграть.
– Нет, Коля, он немножко флегматик и себе на уме. Но умишко еще детский. Крупные собаки поздно взрослеют.
Гулять с ним было тоже нехлопотно. Посторонних он игнорировал, к кошкам относился уважительно; только продуктовые сумки начисто лишали его равновесия. Пока не иссякнет бурный щенячий аппетит, с этим предстояло бороться. И еще присматривать, чтобы не сожрал какую-нибудь дрянь с земли.
– Граф, домой!.. Ты глуховат или у хозяина дикция плохая? Пошли-пошли, мне трудного свидетеля допрашивать.
…Да, свидетель был трудноват и сложен. Явился пунктуально, но с неудовольствием. Молча протянул повестку.
Знаменский уважительно встал, протянул руку. Пожатие – первый внутренний зондаж, для партнера абсолютно неприметный. Он считает – просто поздоровался; не подозревает, что его ладонь проявила безразличие, симпатию, пренебрежение, страх, доверие, то есть любое преобладающее в нем теперь настроение. Чтобы четко воспринять сигнал, встречная ладонь, естественно, должна обладать натренированной чуткостью. У психологов, врачей, сотрудников следственного аппарата она вырабатывается даже и бессознательно. (У мошенников, кстати, тоже).
Рука Власова выдала неуверенность, нервозность.
– Извините, что опять беспокоим, – радушно начал Пал Палыч, – но дело теперь поручено мне, и есть детали, которые…
Власов не дослушал.
– Я же пришел.
Знаменский усадил его, принялся заполнять бланк, попутно «ставя диагноз».
«Неглуп. Самолюбив, даже с примесью высокомерия. Замкнут. Упрям. Лицо красивым не назовешь, но интересное. Лишь неподвижность черт его портит».
– Об ответственности за дачу ложных показаний вам говорили, прошу расписаться, что помните. Ну вот, с формальностями покончено, Игорь Сергеевич. Теперь несколько вопросов.
– Спрашивайте.
– Прежде всего спасибо, что помогли задержать хулигана.
– Я не задерживал. Задержала ватага молодежи, – отмел Власов похвалу.
– Им тоже спасибо, но без ваших показаний арест Платонова был бы почти…
Снова не дослушал:
– А за что арестован? За то, что слегка стукнул?
– Игорь Сергеевич, у Платонова кулаки пудовые. От его «слегка» у парнишки сотрясение мозга.
Власов скептически хмыкнул:
– Неудачно упал.
– Возможно… Скажите, с того места, где вы стояли, было отчетливо видно происходящее?
– Да.
– Можете назвать примерно расстояние?
– Шагов семь.
– Расскажите, пожалуйста, все по порядку, не упуская мелочей.
– Собственно, я уже рассказывал, записывали. В вашей папке наверняка содержатся мои… мемуары.
– Вы правы. Но то был рассказ другому следователю. Я обязан сам услышать.
– И записать другим почерком. Что ж, извольте.
Но он некоторое время молчал, глядя в окно, и обращенный к Знаменскому профиль выражал какую-то непонятную тому отрешенность.
– Этот… Платонов? Он купил после меня пачку сигарет. Подошел к девушке… Она ждала, наверное, долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Пока в тяжелом состоянии, допрашивать не разрешают.
Они еще обсуждали подробности будущей экспертизы, когда Томин вернулся.
– Все их процедуры – фигня собачья, – объявил он, уселся на койку и вдруг грустно как-то задумался.
Тамара Георгиевна, поджав губы, удалилась.
– Знаете, братцы, кто меня по-настоящему спас? Одна удивительная сестричка… То есть, конечно, многие выхаживали. И тебе, Зинаида, я не забуду, и другим. Но вот та… а я даже имени не ведаю. Куда-то пропала, когда я совсем в себя пришел. Потом сюда перевезли… Сестер полно, а мне ее не хватает. Это она меня вытащила! В первые дни.
Знаменский с Кибрит украдкой переглянулись: оба подумали о Багровой.
– Шурик, а какая она? – осторожно спросила Зиночка.
– Как магнит. Как свет.
И сам себя высмеял:
– Отличный словесный портрет. Объявляется розыск света. Помню только глаза и руки. А во сне вижу отчетливо… Как полагаете, можно влюбиться в состоянии клинической смерти?
– Поскольку до того у тебя свободной минуты не было, то ты и воспользовался, – внешне весело высказался Пал Палыч.
– Наука пасует?
– Пасует, Шурик, – подтвердила Зиночка, скрывая замешательство.
Не далее как вчера Майя Петровна осведомлялась у нее о здоровье Томина. За несколько дней в Еловске Кибрит с ней сроднилась, простила роковую для друга просьбу не стрелять при задержании, искренне интересовалась ее судьбой, домашними делами. Но услышать признание Шурика… и в столь несвойственном ему тоне… Вот уж не чаяла!
Опять они с Пал Палычем переглянулись, недоумевая, как быть. Майя Петровна просила не говорить Томину о своем бдении над ним. Однако он в два счета и сам выяснит. Если захочет, если не забудет за рабочей маетой. Лучше бы забыл. Потому что он и Майя Петровна (по фамилии все еще Багрова), да Катя (в душе навсегда Багрова), да еще таинственный Загорский – что из этого всего может получиться?
* * *
Утренний выгул Графа Пал Палыч с Колькой поделили поровну – через день. Сегодня пораньше пришлось проснуться Знаменскому-старшему. Щенок крутился и поскуливал – подперло.
В квартире он уже почти приучился терпеть, но по выходе из дому надо было проявлять проворство, чтобы успеть отбежать с ним от подъезда. Иначе он прочно и очень надолго утверждался на месте, похоже, сам дивясь, откуда что берется.
Миску он вылизывал так, что муха не подлетала. Обувь грыз исключительно старую – вкуснее. От попыток завоевать диван отказался без больших баталий. Много спал, невероятно быстро рос. Резвился умеренно.
– Мам, он у нас не меланхолик? – спросил как-то Колька, когда Граф отверг его приглашение проснуться и поиграть.
– Нет, Коля, он немножко флегматик и себе на уме. Но умишко еще детский. Крупные собаки поздно взрослеют.
Гулять с ним было тоже нехлопотно. Посторонних он игнорировал, к кошкам относился уважительно; только продуктовые сумки начисто лишали его равновесия. Пока не иссякнет бурный щенячий аппетит, с этим предстояло бороться. И еще присматривать, чтобы не сожрал какую-нибудь дрянь с земли.
– Граф, домой!.. Ты глуховат или у хозяина дикция плохая? Пошли-пошли, мне трудного свидетеля допрашивать.
…Да, свидетель был трудноват и сложен. Явился пунктуально, но с неудовольствием. Молча протянул повестку.
Знаменский уважительно встал, протянул руку. Пожатие – первый внутренний зондаж, для партнера абсолютно неприметный. Он считает – просто поздоровался; не подозревает, что его ладонь проявила безразличие, симпатию, пренебрежение, страх, доверие, то есть любое преобладающее в нем теперь настроение. Чтобы четко воспринять сигнал, встречная ладонь, естественно, должна обладать натренированной чуткостью. У психологов, врачей, сотрудников следственного аппарата она вырабатывается даже и бессознательно. (У мошенников, кстати, тоже).
Рука Власова выдала неуверенность, нервозность.
– Извините, что опять беспокоим, – радушно начал Пал Палыч, – но дело теперь поручено мне, и есть детали, которые…
Власов не дослушал.
– Я же пришел.
Знаменский усадил его, принялся заполнять бланк, попутно «ставя диагноз».
«Неглуп. Самолюбив, даже с примесью высокомерия. Замкнут. Упрям. Лицо красивым не назовешь, но интересное. Лишь неподвижность черт его портит».
– Об ответственности за дачу ложных показаний вам говорили, прошу расписаться, что помните. Ну вот, с формальностями покончено, Игорь Сергеевич. Теперь несколько вопросов.
– Спрашивайте.
– Прежде всего спасибо, что помогли задержать хулигана.
– Я не задерживал. Задержала ватага молодежи, – отмел Власов похвалу.
– Им тоже спасибо, но без ваших показаний арест Платонова был бы почти…
Снова не дослушал:
– А за что арестован? За то, что слегка стукнул?
– Игорь Сергеевич, у Платонова кулаки пудовые. От его «слегка» у парнишки сотрясение мозга.
Власов скептически хмыкнул:
– Неудачно упал.
– Возможно… Скажите, с того места, где вы стояли, было отчетливо видно происходящее?
– Да.
– Можете назвать примерно расстояние?
– Шагов семь.
– Расскажите, пожалуйста, все по порядку, не упуская мелочей.
– Собственно, я уже рассказывал, записывали. В вашей папке наверняка содержатся мои… мемуары.
– Вы правы. Но то был рассказ другому следователю. Я обязан сам услышать.
– И записать другим почерком. Что ж, извольте.
Но он некоторое время молчал, глядя в окно, и обращенный к Знаменскому профиль выражал какую-то непонятную тому отрешенность.
– Этот… Платонов? Он купил после меня пачку сигарет. Подошел к девушке… Она ждала, наверное, долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16