Лейтенант остановил:– Давайте подождем. В подобных случаях розыск сразу не объявляется.– Почему?– Такой, простите, порядок, – не всякое разъяснение приятно давать. – Дело-то житейское: ну не ночевал… ну бывает.Дежурный перекладывал какие-то бумаги, давая понять, что свои функции выполнил. Но женщина осталась стоять, будто и не слыхала. И утешать ее начал парень, лишившийся галстука и ремня. Поддерживая штаны, он объяснил:– Начальству с нашим братом хлопот хватает. Если еще ловить тех, кто от жены загулял…Миловидова обернулась и оглядела его презрительно с ног до головы.– Ну и что? – пробормотал парень, несколько смешавшись. – И не от таких гуляли. Взять хоть Нефертити. Считается, красавица на все времена, да? А ее, между прочим, вовсе муж бросил. Исторический факт. Лично в книжке прочитал!Не дослушав, Миловидова вновь обратилась к лейтенанту.– Вы записали фамилию?– Миловидов.– Он работает на красильной фабрике…– Да-да, если что – известим вас. Но я так полагаю, что жив-здоров и объявится.– Ох, только бы жив! Только бы жив!Объявится, внутренне поддержал лейтенанта Пал Палыч, как-то не заразившись тревогой женщины. Ну и скандал она ему закатит! Темперамент – ого-го…Благодушное расположение духа покинуло бы Знаменского, будь он свидетелем недавнего вечернего разговора Миловидовой с неким мужчиной в глухой аллее парка, спускавшегося от Дворца культуры к речке. Мужчина был высок и подтянут («уездный ковбой»); оба волновались, оба страдали.– Ленушка, ждать нельзя! – убеждал он. – Надо решаться! Сегодня решаться – завтра делать!– Страшно… – шептала она. – Взять на себя такое…– Но это единственный шанс решить сразу все! Другого не будет! Ты понимаешь? Сейчас все сошлось в узел, давай рубить!– Умом я понимаю. Но убийство… выговорить и то жутко.– Думаешь, я иду на это легко? Но это же друг для друга! У нас настоящая любовь, одна на миллион. Ради нее! Она все оправдает!Женщина вздыхала прерывисто, утыкалась ему в грудь, задушенно бормотала:– Ой, нет…– Да неужели не сможешь, золотая моя? Сможешь ведь! И станем вольные птицы! Свобода. Деньги. И никто не разлучит!– А если сорвется?– Молчи, молчи! – Он целовал ее и произносил как заклинание: – Надо верить! Только верить – тогда все будет наше. Все!
* * * Уяснив, что житье в гостинице может затянуться, Кибрит обзавелась минимальным хозяйством. Завтракали они с Пал Палычем в буфете, обедали в фабричной столовой, но к ужину буфет бывал либо заперт, либо пуст (если не считать пыльных пачек печенья).Кибрит предприняла поход по местным торговым точкам, купила заварочный чайник, чашки, ложки-вилки, тарелки – всего по три (вдруг случайный гость), еще какую-то мелкую утварь. А также запас сахару и прочей бакалеи. Выходной день, проведенный на сухомятке, побудил ее на новые траты: плитка и сковорода открывали уже некоторый простор для стряпни.От гостиничных щедрот не приняли ничего, кроме неисправного электрического чайника (который Пал Палыч починил): и у толстушки-буфетчицы и у всех здесь кто-нибудь из семейных да работал на фабрике. Коснется его следствие – женщина прибежит просить о снисхождении. Нельзя связывать себя благодарностью за какие-либо услуги.Впервые они жили вот так – в отрыве от служебной толчеи, уединенно и почти вместе. Вдвоем ходили на работу, чаще всего вдвоем и возвращались и проводили вечера. Нежданно – после стольких лет – обнаруживали друг в друге незнакомые черты и привычки. Обнаруживали массу важных вопросов, которые прежде не успели обсудить. И все им было друг в друге интересно.Одно мешало – пикантность ситуации с точки зрения окружающих. У администраторши, дежурной, уборщицы глаза горели: вчера «он» к «ней» ходил, сегодня «она» к «нему».– Третьего дня пораньше разошлись.– А вчера заполночь, меня уж сон сморил.– Он-то статный какой и на лицо видный.– Ну уж она не хуже. Пара хоть куда.– А заметили, когда он у ней, дверь не притворена. Чтоб мы, значит, чего не подумали.– Она-то, может, себя и блюдет, да чтоб мужик своего не добился… Нельзя ж столько времени все о работе! Командировочный, известно, до баб лют.Сплетни были, в общем-то, благожелательны: оба холостые, ихняя воля. (Паспорта при вселении предъявлялись и, естественно, обследовались.)– А может, у них любовь?– Может, и любовь.Пал Палыч с Зиночкой посмеивались, но немножко и стеснялись. Особенно Пал Палыч, чувствовавший, что в подозрениях гостиничной обслуги есть доля истины.Однако дверь они стали закрывать. Фабричные новости, набегавшие версии не предназначались для посторонних, возможно, заинтересованных не только интимными подробностями ушей…В так называемых «хозяйственных делах» для профессионалов есть своя увлекательность. Подобна преследованию скрывающегося уголовника погоня за прячущейся, «задами» перебегающей из документа в документ, пропадающей, вновь возникающей или уничтожаемой цифрой. Похождения иной накладной запутаннее, чем трюки и петли опытного вора-гастролера. К тому же цифры и накладные намеренно разбегаются в разные стороны; их надо выследить, изловить, собрать вместе и доказать, что они «из одной шайки».Городская фабрика не обещала, конечно, головокружительных загадок, но попотеть и покорпеть с ней придется.Принимали ткань по весу и количеству рулонов. А готовую сдавали по количеству рулонов и метражу. Вес как показатель напрочь выпадал. Количество же рулонов везде сходилось.– Пал Палыч, как сводят вес с метражом? – спросила проницательная Зиночка при первом же обмене впечатлениями, едва выйдя с фабричной территории.– Никак.– Совсем никак?!– Угу. Говорят, нереально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21