Затем - расчистка территории. При всей ее обширности площадь ограниченна, а мусор прибывает непрерывно. По счастью, человечество изобрело огонь. Почти всепожирающий. Неспособное гореть отправляется в многострадальную землю. И, наконец,- сортировка. Она вносит в нашу работу созидательный момент. Свалка, товарищ полковник, поставляет огромное количество разнообразного вторсырья. Я порой думаю: вот люди покупают в магазине новую вещь... Кому придет в голову, что практически он приобрел недавнее содержимое собственного помойного ведра? Теперь, в преображенном виде, оно получило вторую жизнь...
Скопин. Волнующая мысль. Но меня, как вы догадываетесь, больше занимает история с отливками.
Воронцов. Искренне желал бы помочь, но... мусорный бак не способен швырнуть обратно, что в него ни сунь. Привези мне вагон драных башмаков, девичьи грезы, прошлогодний снег миноносец - приму. Свалка.
Скопин. И что вы сделаете с миноносцем?
Воронцов. Неужели есть бросовый? Ради бога, не надо, он займет столько места!.. Ах, товарищ полковник, вы, естественно, привыкли к точности, порядку и, простите, к бюрократизму. Но вообразите себе на минуту подобную картину: шеренгой стоят "мусороведы". Появляется очередная машина с хламом, ее начинают изучать. Вот этот, говорят, столик без ножек прежде покажите в комис-сионный, вдруг он от графа Шереметева... Унитаз, правда, разбит, но новый. Пожалуйста, копию товарного чека... Книги пусть просмотрит букинист и даст справочку... Хозяйственней некуда! Но - абсурд.
Телефонный звонок.
Скопин (берет трубку). Полковник Скопин. Здравствуйте... Да, я внимательно прочел дело. К сожалению, никаких оснований для его прекращения... Поверьте, искренне сочувствую, но ваши бесспорные заслуги никак не оправдывают племянника... Увы, да. За то, что он сделал, ему придется отвечать, и ваши изобретения никак не смягчают его вины. Закон есть закон... Не надо извинений, всего хорошего. (Кладет трубку.)
Воронцов. Суровая у вас профессия. Требует характера.
Скопин. И настойчивости. Поэтому снова возвращаюсь к вопросу о заготовках. Было зафиксировано их количество и местонахождение, а через день - ветром сдуло.
Воронцов (весело). Вы смотрите на меня, будто я их съел или стащил домой, чтобы отлить себе памятник в бронзе. Я ещё жив и в памятнике не нуждаюсь.
Скопин. А как вы объясните их исчезновение? Ведь работники свалки знали, что металл промышленный и им заинтересовалась милиция.
Воронцов. Помилуйте, товарищ полковник, не караулить же мне тот промышленный металл! Если он был дорог вашему сердцу как вещественное доказательство, следовало поставить круглосуточное оцепление. У нас свалка, не Третьяковка... Ни сторожей, ни сигнализации...
Скопин. Оцепление? Зачем же? Пока болванки лежали смирно, они ничего не прибавляли к делу. Но как раз их стремительное бегство...
Воронцов. Да?.. Возможно. Я не юрист. Минутами мне вообще кажется, что вы расследуете некое иллюзорное преступление. Кто-то вывез к нам свой брак, сдуру, но пьянке - теперь не угадаешь. Заготовитель вторсырья увидел, что пропадает добро, и сдал на переработку. Не улавливаю мотива...
Скопин. Заготовитель оформил металл как принятый у населения и присвоил наличные деньги. Вот вам и преступление и мотив!
Воронцов. "Мотив преступления"... Если вслушаться - странно звучит, не правда ли? Мотив преступления... Мелодия преступления...
Скопин. И давно вас интригует это словосочетание?
Воронцов. Ценю юмор, но в подобной обстановке... пощадите мои нервы.
Скопин. Могу предложить валерьянку.
Воронцов (смеясь). Я не кот, чтобы валерьянку пить!
Скопин. А что, неужели Мурлыка... "зашибает"? Воронцов ежится. Звонит телефон.(В трубку.) Полковник Скопин... Отлично, Медведев! Теперь везите его сюда. (Кладет трубку.) Один "просто выбросил", другой "просто подобрал". В этой идиллии свалка -необходимый пункт передачи.
Воронцов. В конце концов, ручаться действительно не могу. Народ есть всякий. Свалка - отбросы общества и в прямом и в переносном смысле.
Скопин. Что же вас держит среди отбросов общества, Евгений Евгеньич? С вашими вкусами, с философским складом ума?
Воронцов. Свалка философии не помеха. Напротив, оттуда многое яснее... Видны все концы, все итоги, вся тщета человеческих усилий и надежд. Когда-нибудь все оказывается на помойке - от подвенечного платья до вот этого окурка. Уборщица вытряхнет пепельницу в ведро, ведро - в мусорный контейнер, и через два-три дня останки сигареты приедут куда? Ко мне же... Судьба кумира публики Евгения Воронцова вам известна?
Скопин. Разумеется.
Воронцов. Тогда, быть может, поймете, что я ощущаю при виде афиш. Идешь по затоптанным в грязь обрывкам, наступаешь на знакомые лица. С той - вместе учились, с этим ездили на гастроли. А вот двое улыбаются из лужи. Пели вместе, вместе прославились, потом не поделили, кого какими буквами печатать, разошлись... У одного инсульт, у другого инфаркт... И мне не грустно - смешно. Когда-то напяливал фрак и в упоении пел: "Сквозь чугунные перила ножку дивную продень". Теперь я знаю: чугунные перила чего-то стоят, за пустую поллитровку и то дадут гривенник. А премьеры, аплодисменты, рецензии, цветы - на них нет расценок даже в прейскуранте старьевщика!
Скопин. Короче говоря, для вас жизнь - лишь преддверие вселенской помойки?
Воронцов. Превосходно сформулировали.
Скопин. Воронцов, вы прожженный циник.
Воронцов. Поскольку беседа идет под стенограмму, предпочитаю смягченный вариант: скептик.
Скопин. Пусть будет скептик... Заслушаешься, право. Теперь представляю, как вы разливаетесь за столом у Першина или Чернышева!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38