Врут про последний день, чтоб капусты себе нашинковать.
Бескутин слушал терпеливо, только чуть подальше отъехал на стуле, чтоб не забрызгало слюной. Клязьмин заводился постепенно, будто движок антикварного «Запорожца» на морозе.
– Я им, иродам, показал Последний день! Ага, не понравилось?! Вот и значит, что туфту варганят! Пусть православные… пусть христиане проведают, как их изводят. Пресса пусть пропишет…
– Ничего у вас не получится, уважаемый, – тведо, как ставят печать, сказал Бескутин, заслонив щеки бактерицидным носовым платком. – Они же тоже не дураки, потребуют закрытого суда. Им тоже негативная огласка ни к чему.
– А я в суд пойду. Все, без базара. Пусть страна знает.
– Смешной человек, правда? – Адвокат повернулся ко второму – гражданину напротив. – На волю не хочет.
– Я тоже не хочу, – сообщил гражданин Лодун, потеющий от напряжения мысли, потеющий, как кондиционер отечественного производства.
– А вы почему, уважаемый? – Бескутин прикрывал сморкалкой нос, чтоб не дышать с клиентами одной атмосферой.
– Почему? Я тебе, жук бумажный, скажу, почему. – Лодун злобно проскрежетал остатками зубов. – Ты жируешь на зеленых бобах. Водку лакаешь и тискаешь баб, сколько влезет. Ты без хавки не кис. Без дому не кантовался. По помойкам не летал. На теплотрассах не дрых. Короче, зиму я решил в тюряге зимовать. Тепло и кормят. И не лезь со своими отмазками.
– Ну-ну, разве мало мест, где можно провести зиму без туберкулеза и баланды? – Адвокат благоухал одеколоном, загораживался носовым платком и отъезжал на стуле за черту риска. – На юг податься. Или на север, на заработки, там опять люди нужны. Можно, – толстяк из-под платка указал подбородком на гражданина Клязьмина, – в какую-нибудь секту пристроиться. – Тут адвокат чуть не сверзся со стула. Прокашлялся и вдумчиво отодвинул его подальше от клиентов.
– Не знаю, чего там на севере, а в тюрьме зимовал, привычно. Все, хорэ, командир, завязывай толковище, скидавай дела прокурору. Я, кстати, тебя вообще не звал.
– Ну да, ну да, – покивал Бескутин. – Вы же оба москвичи. От наших дел далеки. Так вот, господа. Вышло негласное распоряжение НАШЕГО губернатора – освобождать следственные изоляторы от лишних людей. Пересматриваются все дела. Этим обязывают заниматься лучших адвокатов. – Жало указательного пальца повернулось к своему хозяину. – Так что, хотите вы того или нет, подпишете или нет, пойдете оба на свободу. Выпихнем! Ясно?..
А вот про что умолчал Бескутин и чем реально обеспокоился, так это тем, что сегодняшние два отказа были далеко не единственными. Уже семь урок отказались подобру-поздорову выметаться к едрене фене из «Углов». И все – московские гастролеры. Тенденция, однако.


* * *

– …Произвол! – в благородном гневе раздул трахею бизнесмен от спорта Апаксин.
– Садись. Я тебе все втолкую: и кто ты, и кто я.
Но задержанный не садился. Типа – демарш. Типа, выражал несогласие и понтовался на предмет собственной крутости. Как же – правая рука самого Тернова. Он по-жокейски расставил ноги возле табурета и гордо держал голову высоко поднятой:
– Я не стану с вами разговаривать без адвоката, без звонка домой, без предъявления постановления. Что вы себе позволяете?!
Уверенное возмущение задержанного стильно увязывалось с его костюмом явно от каких-то кутюрье, с галстуком в месячный доход среднего магазина «Спорттовары», с часиками на позолоченном браслете, с округло-сытой физией ресторанного завсегдатая.
– Ладно, паря, я тебе тоже ничего не скажу, пока сам не запросишься потрендеть по душам. – Человек за пустым столом смотрел в упор, будто пилой пилил, и говорил нагло и весело. – Ух, как ты просить меня станешь. Парашу будешь готов вылизать, лишь бы я с тобой покалякал.
– Я смотрю, вы не совсем понимаете, с кем имеете дело! – Задержанный гневно встряхнул костюмными и жировыми складками, погнав волну дороженных парфюмерных ароматов.
– Да будет тебе разоряться, – типа заскучавший слушатель нажал кнопку под крышкой стола и бросил заглянувшему в дверь надзирателю: – Веди его в пятый.
– А кто это был? – имел наглость спросить Апаксин у вертухая. Очень похожая рожа скалилась на Апаксина с заборов и из рекламных роликов. Но тот кандидат в депутаты выглядел гораздо интеллигентней.
– Следователь по особо важным делам Сергей Владимирович Шрамов, – ответил, воротя лукавые глазки, вертухай, вместо того, чтобы дать пинка тормозящему пижону…
…Через два часа сорок минут из карцера номер пять, прозванного обитателями «Углов» сволочильником, присмиревшего спортивного барыгу Апаксина в сером, теперь уже местами запачканном костюме повели в камеру номер сорок семь.
Петр Михайлович Апаксин очень устал от скрюченного сидения в коробчонке полутораметровой высоты. От жуткого холода, от мерзкой вони и от бесконечного звона, идущего по ледяным трубам. В конце концов от собственного бессилия устал Петр Михайлович, а бессильным он не ощущал себя уже лет десять.
Главное, что порождало бессилие, это то, что битые два часа он тужил мозг найти отгадку своему попаданию в тюрьму и не находил. И ведь брали его не менты, а натуральные уголовники. И о том, что его повязали, никто в офисе не догадывается.
Камерная вонища огрела бедолагу по кумполу. Такой смрадный, спертый воздух Апаксин вдыхал лишь в редкие и вынужденные посещения общественных уборных. Теперь еще и жарища… И не воду льют за шиворот и на лицо, нет, это пот хлещет, заливая рубашку и глаза. И очень, очень хреново сделалось Апаксину – от желудка до души. А вокруг задвигались и заговорили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79