И рухнул отец хазаровской братвы валетом к У
рзуму. А Шрам постоял, посмотрел на липкое дело рук своих. Вытер о чужую по
лу отпечатки пальцев с ТТ и вложил в еще послушные холеные пальцы Михаил
а Геннадьевича.
Потом без разбора Ц и на ваших и на наших Ц сгреб с дивана и осыпал мертв
ецов цветами. Лопоухими гладиолусами, махровыми астрами и точеными лили
ями. Последняя почесть павшим, пускай ментовские эксперты с ума сходят, ч
то здесь произошло. Себе оставил только букет бесконечно длинных, как тр
аурный марш, чайных роз.
И тихо-тихо вышел. И тихо-тихо притворил за собой дверь спущенным рукавом
. И тихо-тихо затопал по лестнице. Мимо третьего, второго этажа. Прикрывая
лицо букетом. Пересек внутренний буфет, здесь уже изловили оторвавшихся
зверей, рассовали по клеткам и теперь подсчитывали убытки.
Стоила ли чумная виршевская поляна таких жертв? Три верных дружка полегл
и в борьбе за сраный комбинат. И эту боль не унять ни временем, ни водкой. Об
ычная для матушки России история. Но Шрам с детства отучал себя прощать в
иноватых. И в душе Сергея Шрамова гудел черный набат.
Миновав буфет, Шрам оказался на заднике сцены сначала в водопаде кулис, п
отом среди ниспадающих из далекого высока бархатных занавесок. За чайны
ми розами никто не видел его лица, а он смотрел на сцену и не стеснялся кат
ящейся по щеке скупой слезы.
Алина, обнимая янтарную гитару нежно, будто грудного ребенка, пела в микр
офон. И полный людей зал зачарованно внимал.

Славное море Ц священный Ба
йкал,
Славный корабль Ц омулевая бочка,
Эй, баргузин, пошевеливай вал:
Плыть молодцу недалечко.
Долго я тяжкие цепи носил,
Долго скитался в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать подсобил,
Ожил я, волю почуя, Ц

пела сладкоголосая Алина.

Шилка и Нерчинск не страшны
теперь.
Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.
Ночью я шел и средь белого дня,
Вкруг городов озирался я зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня.
Парни снабжали махоркой, Ц

пела Алина и смотрела и в зал глазами Ц карельскими озерами.

Славное море Ц священный Ба
йкал,
Славный мой парус Ц кафтан дыроватый,
Эй, баргузин, пошевеливай вал.
Слышатся грома раскаты… Ц

прекратила петь девушка сбывшейся Шрамовой мечты Алина, и зал еще какое-
то мгновение не мог очнуться от наваждения. Но вот грянули пушечные апло
дисменты, но вот вихляюще вышел подтоптанный конферансье и объявил, что:

Ц А сейчас выступает…
И гулко по сцене загремели концертные туфли, и шеренга мюзик-холловских
краль пошла выбрасывать шеренгу зачулоченных мускулистых ног в отвяза
нном бешеном канкане.
Никто уже не следил, как Алина покидает сцену, прижимая гитару, будто нище
нка ребенка. И здесь, в душных складках ниспадающих от потолка тряпок пев
ицу встретил Сергей Шрамов, прячущий лицо за букетом чайных роз.
Ц Миша? Ц обрадовалась Алина, но Сергей опустил цветы, как веник, давая с
ебя узнать. Ц Сережа? Ц удивилась Алина и смертельно побледнела.
Сергей протянул букет, но раньше, чем Алина нерешительно приняла цветы, Ш
рамов разжал пальцы. И розы посыпались как подкошенные на грубые бурые д
оски задника сцены. А в руке Сережки Шрамова остался нож-выкидуха.
И этот нож с размаху Шрам всадил Алине в сердце. Она даже не пикнула. Если б
ы остались живы его корешки, осталась бы жива и эта продажная девка. А так
Ц око за око!
Вытерев выкидуху о платье распростершейся среди чайных роз мертвой дев
ушки, Шрам пошел прочь на служебный выход. Не оглядываясь и не сожалея о со
деянном. Желтые розы Ц эмблема разлуки.

Эпилог


А пока я папироску полажу за
козырек.
Облака на волю мысли увезут.
До звонка еще так долго, паренек…
И рукав смахнет соленую слезу.

Еще не было даже предварительного допроса, а вертухайские рожи прям-так
и светились должностным рвением, типа важную цацу душим. Еще не была назв
ана громкая статья или букет статей, по которым задержан обвиняемый, зат
о уже были отщелканы фотографии анфас и профиль и сняты отпечатки пальце
в. И какой-то подлянистый лейтенант заныкал часы «Ситизен» и не внес в опи
сь изъятого. А это лишнее доказательство, что сладился Серега, как птица Ф
еникс.
После пальчиков лепить горбатого теряло смысл. Шрамов сидел в камере вир
шевского изолятора временного содержания под собственными паспортным
и данными, именно как Шрамов Сергей Владимирович соответствующего года
рождения. Сидел один-одинешенек и маялся тоской. Как погибли его верные д
рузья, пусть плачут тюремные стены, а он еще успеет потужить, погоревать и
показниться. Много однообразных лет впереди у Шрама на то, чтобы расклад
ывать произошедшее по полочкам Ц где он был прав, а где виноват. Другая бо
ль сейчас мытарила Серегу.
Он по уговору заслал два лимона зелени казавшемуся хозяином своего слов
а гэрэушнику, а хмырь, выходит, денежки взял и пальцем не пошевелил. А инач
е почему свинтили непорочного Шрама, только он сошел с электрички в Вирш
ах?
Шрам куковал в одиночку третий день в недавно откосметиченной камере на
узкой лавочке вдоль стенки. Еще не конкретные нары, но как бы ломовой атас
ный намек на нары. Стенки здесь почти не пачкались, только там, где натекла
обильно размазываемая бурая краска, лучше было не колупать похожие на и
зюм наплывы Ц извазюкаешься. И все же какой-то дуст уже успел здесь перед
Серегой отметиться Ц ногтем нацарапал повыше, чтоб всем было видно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89