Дмитрий отправился в Окружной суд, где «устроил засаду» на Бреве. Судебный процесс о наследстве вот-вот должен был подойти к концу, и Колычев, прогуливаясь по коридору и беседуя с попадавшимися на каждом шагу знакомыми, не сводил взгляда с дверей зала судебных заседаний, чтобы не пропустить выхода Бреве.
Наконец двери распахнулись, и из зала повалила толпа возбужденных зрителей, обменивавшихся на ходу громкими комментариями к увиденному, потом вышли ошарашенные неожиданным судебным решением ответчики, их адвокат, напоминавший виноватую собаку, сияющий истец и адвокат Бреве с потным радостным лицом. Пиджак его был расстегнут и пластрон модного дорогого жилета, украшенного золотой цепочкой с брелоками, представал на всеобщее обозрение. Бреве шел гордой походкой театрального бенефицианта, и каждое его движение словно бы говорило: «Не надо оваций! Цену себе я знаю и без того...»
– Иннокентий Рудольфович! – окликнул его Колычев. – Добрый день! Вас можно поздравить с победой?
– Здравствуйте, коллега. – Бреве вытащил из кармана белоснежный платок и промокнул им лицо. – М-да, можно поздравить, можно! Победа заслуженная, но тяжелая, пришлось-таки попотеть... Рад видеть вас, Дмитрий Степанович! Вы мне, батенька, как раз чертовски нужны! («Как удивительно – и вы мне тоже!» – хмыкнул про себя Колычев.) Одну минуту, голубчик...
Бреве снисходительно принял выражение благодарности со стороны своего клиента, который долго тряс его руку и говорил проникновенные слова. Освободившись от осчастливленного истца, Бреве вновь повернулся к Колычеву и подхватил его под руку.
– Я, голубчик Дмитрий Степанович, намеревался нанести вам визит, чтобы поговорить о деле скопцов. Вы, конечно, помните обстоятельства...
Сердце Дмитрия невольно ёкнуло – вот был бы номер, если бы Бреве заявился с визитом к нему домой на Остоженку и обнаружил там свою бывшую клиентку Покотилову, успевшую удрать с каторги! Надо быть осторожнее – при плохом обороте дел укрывательство беглой преступницы может стоить Колычеву адвокатской практики.
– Но раз уж мы с вами столкнулись здесь, в суде, я вижу в этом перст судьбы. Не соблаговолите ли отобедать вместе со мной, Дмитрий Степанович? И выигранное дело обмоем и обо всем прочем переговорим. Не заставляйте меня праздновать в одиночестве!
– Извольте, Иннокентий Рудольфович, почту за честь составить вам компанию.
– Так вперед, дорогой коллега, к Тестову!
В трактире Тестова, подняв пару рюмок за выигрыш последнего дела в суде и вообще за удачу в делах, Бреве приступил к расспросам о нашумевшем процессе, в котором Колычев принимал участие в качестве защитника, – недавно выяснилось, что один из клиентов Иннокентия Рудольфовича был связан с обвиняемыми, и теперь Бреве собирал по возможности полную информацию обо всех интересных для него фактах.
Колычев терпеливо отвечал на вопросы коллеги, не забывая попутно провозглашать тосты и ожидая, когда благодаря выпитому язык Бреве развяжется.
– Ваше здоровье, Дмитрий Степанович, – чокнулся с Колычевым захмелевший Бреве. – Эх, голубчик, все-таки вы – прирожденный следователь, есть в вас этакая бескомпромиссность. Удивительно, что вы с вашим характером оставили поприще следственной деятельности и примкнули к нашему брату, присяжным поверенным. Мы ведь все, как ужи, вертимся, извиваемся, в узкую щелочку пронырнуть норовим, а у вас, батенька, не взыщите, но этой змеиной повадки нет.
– Что ж поделаешь, Иннокентий Рудольфович, обстоятельства бывают превыше нас.
– Это верно, голубчик, ой как верно. Я помню, у вас там была какая-то громкая история с террористкой Веневской, той, что на собственной бомбе подорвалась, простите великодушно, что напомнил. Кстати, а где теперь эта особа, не знаете? Она ведь осталась жива?
– Да, она жива и отбывает каторгу в Забайкалье, где-то на Нерченских рудниках. И вы знаете, что удивительно – она оказалась там в одной камере с бывшей вашей подопечной, купчихой Покотиловой. Помните такую? Была под судом за убийство мужа...
Дмитрий пытался говорить небрежно, как бы между прочим, но при этом с интересом поглядывал на захмелевшего Бреве – какова будет его реакция. Иннокентий Рудольфович поднял на Колычева покрасневшие глаза. В них мелькнуло нечто, похожее на выражение тоски.
– В Нерчинских рудниках? Вы только подумайте – и это место у нас отвели для содержания женщин... Бог мой! Да будь они хоть трижды преступницы! Эх, Россия, страна дикости! А мадам Покотилову я помню, великолепно помню – хорошенькая юная девочка... У меня было такое впечатление, что за все время следствия у нее так и не прошел шок, вызванный смертью мужа. Такая она была заторможенная, словно в полусне, плохо понимала, все время погружалась в какие-то свои невеселые мысли, да так глубоко, что и не слышала, о чем ей говорят... М-да, процесс Покотиловой я себе не прощу! Это проигранное дело целиком на моей совести, батенька Дмитрий Степанович!
– Неужели же не было возможности выиграть ее процесс? – наивным тоном спросил Дмитрий. – С вашим-то опытом, Иннокентий Рудольфович, с вашими связями в судебных кругах?
– Выиграть процесс можно было без труда, да вот ваш покорный слуга этого не посмел. Именно что – не посмел-с! Слаб человек, труслив, корыстолюбив, легко грех на душу принимает. Страх, батенька мой, страх – это превозмочь трудно. И я такой же, голубчик, – слабый, трусливый и склонный к греху... Все мы немощны, ибо человецы...
Как все принявшие православие немцы, Бреве имел слабость к библейским истинам и щеголял цитатами из священного писания.
– Неужели на вас было оказано злонамеренное воздействие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95