Разве может она сказать ему правду? Что ей очень нужно, чтобы он обнял ее и заставил забыть все плохое, что их разделяет.
— Нормально, — солгала она, отворачиваясь и глядя невидящим взором в окно.
Несчастный случай окончательно выбил ее из колеи. Ей с трудом верилось, что еще день и до вечера далеко. Было такое чувство, что за последние несколько дней она прожила несколько жизней и ее силы, умственные и физические, полностью истощились.
Когда они подъехали к коттеджу. Люк не дал ей и рта раскрыть, а просто подхватил на руки и понес вверх по лестнице в спальню, где осторожно положил на кровать.
Да что я, собственно, могу ему возразить? — горько подумала она. Что не хочу спать на этой кровати? А почему?
— Я отойду ненадолго, — сказал он, укутывая ее в одеяло. — И скоро вернусь.
— В этом нет никакой необходимости.
— Никакой необходимости?! Если ты думаешь, что я оставлю тебя одну…
Сердце ее бешено колотилось.
— Но ты не можешь здесь остаться, — возразила она. — Где ты будешь спать?
Та кровать сломалась, а…
— Я буду спать в гостиной, — не дал ей договорить Люк. — Я не оставлю тебя одну, Мелани!
Она была слишком слаба, чтобы спорить. Люк приготовил ей чашку чая, но, когда поднялся в спальню, она уже спала.
Люк долго смотрел на нее сверху вниз, а затем осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки.
Во сне она вздохнула и повернулась, коснувшись губами его пальцев. Тело его мгновенно наполнилось любовью и желанием. Сколько бы ему ни понадобилось времени, он убедит ее, что их чувства друг к другу слишком ценны и важны, чтобы ставить их в зависимость от недопонимания.
Но сейчас у него есть дела, надо кое-что узнать. Вчера вечером, когда она грустно сказала, что, видимо, Джон наугад ткнул пальцем в ее имя в телефонном справочнике, ему в голову пришла мысль, которая с тех пор не давала покоя.
Джон Барроус не был импульсивен, по крайней мере не настолько, чтобы отдать все, накопленное поколениями его семьи, случайному человеку. Семья.
Вот где ключ к этой загадочной истории.
Надо убедить Мелани, что она очень много для него значит. Бессмысленно клясть судьбу за то, что он тогда, как полный дурак, проболтался Люсинде Хьюитсон. Увидев Мелани в первый раз, он сразу понял, что она не могла обмануть и соблазнить одинокого старика. Он понимал это, но не хотел признавать, как не хотел признавать и любовь к ней, пока не понял, что лишает себя самого великого дара жизни. Но было уже поздно, к тому времени Люсинда уже успела сделать свое черное дело.
Он вздохнул и нежно поцеловал Мелани в полураскрытые губы. Ничего, он пробьется сквозь барьеры, которые она воздвигает между ними.
— Мне сегодня утром звонили. Агент по недвижимости нашел покупателя, готового соблюсти все условия.
— Ты все еще намерена его продать?
Прошло три дня после несчастного случая, и в то утро Люк впервые разрешил ей встать с постели и спуститься вниз.
День был солнечный, но ветер дул холодный, и Люк настоял на том, чтобы она села перед камином.
Рано утром он вышел и привез целую пачку экстравагантных, дорогих, в блестящих обложках журналов, пару новых книг, которые она как-то выразила желание прочитать, и свежих фруктов.
Он баловал ее, а она, как круглая дура, вместо того чтобы прогнать, позволяла ему себя лелеять, не в силах признать явное — что она хранит каждое воспоминание о нем, что, как бы это ни было глупо с ее стороны, она не может его разлюбить. Более того…
Более того, любовь к нему разрослась настолько, что пронизала собой всю ее жизнь…
— Да, я все еще намерена его продать, — подтвердила она и едва слышно вздохнула. — А это значит, что мне придется подниматься на чердак и разбираться в бумагах.
— В бумагах? В каких бумагах? — тут же спросил Люк.
— Сама не знаю. Адвокат сказал, что у мистера Барроуса был целый архив и что все бумаги, которые они нашли после его смерти, были упакованы и отнесены на чердак. Поскольку он не давал указаний относительно этих бумаг, они просто оставили их для меня. Но я так и не смогла прикоснуться к ним. Мелани неуверенно посмотрела на Люка. — Мне кажется, что поскольку он был тебе троюродным братом, то, с точки зрения моральной, ты имеешь больше оснований в них копаться.
— Значит, ты не будешь возражать, если я на них взгляну? — Люк хмуро улыбнулся. — Не беспокойся, я не надеюсь найти другое завещание.
Эта тема была для нее еще слишком болезненной, и Мелани покраснела и натянуто заметила:
— Я об этом и не думала.
Вчера вечером он попросил дать ему хоть один шанс и обещал, что не разочарует ее.
— Просто поверить тебе на слово? — спросила она тогда горько, и надежда и страсть умерли в его глазах, уступив место отчаянию.
Мелани хотела верить ему, она жаждала этого всей душой, но боль сиротского детства останавливала ее. Где-то в глубине души она, как ребенок, была уверена, что родители нарочно оставили ее одну.
Конечно, она понимала, что это не так; конечно, это был несчастный случай. Она знала, что они ни в чем не виноваты, но ощущение того, что ее предали, что ее отвергли, все еще мучило ее.
Возможно, виновата была она сама — слишком многого требовала от жизни, слишком многого хотела.
Мелани охватила мелкая дрожь, и она нервно заерзала в кресле. Сколько она ни говорила Люку, что оставаться ему незачем, он не уходил. А она понимала, что и сама хочет, чтобы он остался.
— Так, значит, ты не возражаешь, если я поднимусь на чердак и покопаюсь в бумагах? — переспросил Люк.
Она пожала плечами.
— Конечно, нет.
— Я не собираюсь сдаваться, — мягко сказал он.
Она посмотрела на него и покраснела.
— Люк…
— Ты знаешь, о чем я говорю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37