Их любовь как будто давала ей право, разрешение на то, чтобы сбросить с себя оболочку, предназначенную для всего остального мира, и только с ним разделить дары женственности, которыми ее одарила природа.
Она целовала, ласкала языком его шею, чувствуя, как от знакомого напряжения твердеют его мускулы, улавливая знакомый тихий звук из горла, предвкушая тот миг, когда Льюис подхватит ее на руки и отнесет в их спальню. А там он будет целовать ее, гладить, доведет до такого пика желания, что она взмолится о последнем, самом полном выражении его страсти, его любви… но… но внезапно стук в дверь ворвался в ее умоляющие всхлипы.
Мокрая от пота, дрожащая, Лейси вынырнула из сна, осознав, что в дверь дома действительно стучат.
Она машинально отреагировала на требовательный звук: неуклюже поднялась и на дрожащих ногах поспешила вниз, по дороге натягивая халат.
Из-за головной боли она забыла накинуть цепочку на входную дверь, и сейчас, едва отперла, дверь распахнулась с такой силой, что человек на пороге слегка нахмурился, прежде чем шагнуть в прихожую.
Лейси отметила это той крошечной, беспристрастной частичкой сознания, которой удалось справиться с ошеломляющим, парализующим шоком от вида ее бывшего мужа.
– Льюис! – слабым голосом вскрикнула она.
Его внезапное появление вслед за эротическими воспоминаниями из ее снов оказалось слишком оглушающим для ее затуманенного сознания.
Он закрыл дверь, и она машинально шагнула ему навстречу. Ее тело все еще было расслабленным, теплым, а чувства обострены снами, в которых они с Льюисом занимались любовью.
Рассудок ее, стараясь избавиться от последствий шока, отчаянно вопил об опасности. Но тело, казалось, не собиралось прислушиваться к его предупреждениям.
– Льюис.
Она снова произнесла его имя, и на этот раз дрожь в ее голосе была вызвана отнюдь не шоком. Одурманенная и сбитая с толку его реальной близостью, Лейси под натиском чувств протянула к нему руку. В спешке она забыла застегнуть халат. От движения ее руки он распахнулся, и в прохладном полумраке прихожей одинокий луч света из верхнего окошка теплым золотистым отблеском лег на мягкий изгиб приоткрывшейся груди.
Тонкая белая ткань бюстгальтера не могла скрыть темного соска, все еще твердого и припухшего, все еще томимого жаждой сладкой муки от любимых губ.
– Извини. Я не подумал, что ты не одна.
Резкие, почти злые слова швырнули ее обратно в действительность. Она мгновенно отпрянула, заливаясь краской стыда и смущения при мысли о том, что она чуть не захотела… что? Оживить эротический миф из своих снов? Попытаться воплотить их в реальную жизнь, умоляя Льюиса заняться с ней любовью?
В полуобморочном состоянии, противная самой себе, Лейси поспешно повернулась к нему спиной, дрожащими пальцами застегнула халат и воинственным жестом скрестила на груди руки, прежде чем обернуться к нему и спросить хриплым голосом:
– У меня нет гостей. Что ты здесь делаешь, Льюис? Чего ты хочешь?
Мечты улетучились, и горькая действительность заняла их место. Губы ее горько скривились. Что бы ни привело к ее дому Льюиса – это, разумеется, не желание заняться с ней любовью.
Может, он опасается, что она проговорится об их давнишнем браке? Что руководило им – вина, страх? Или простое любопытство?
– Ты одна?
Она замерла от недоверия, сквозившего в его тоне. Теперь, окончательно очнувшись от забытья, она начинала понимать, в каком состоянии предстала перед ним, когда открыла дверь.
Даже двадцатилетним Льюис обладал поразительной способностью проникать в тайны женской души, догадываться, как далеко готова зайти та или иная женщина. Лейси это качество всегда приводило в восторг и благоговейное изумление.
Двадцать прожитых лет, конечно же, добавили опыта, и сейчас он, конечно, не сомневается, что она открыла ему дверь на пике физического возбуждения – даже если это возбуждение и исчезло так быстро, что ей самой трудно было в него поверить.
А может, она просто не хотела признать, что испытала его; что спустя двадцать лет она все еще так мучительно, так унизительно возбуждается от одних воспоминаний об их любви. И это при том, что ей прекрасно известна отвратительная фальшь с его стороны, ведь преданность Льюиса была сплошным притворством.
Сколько раз они занимались любовью и она была уверена в том, что он разделяет ее любовь и страсть! И сколько раз при этом он обманывал ее, делая вид, что предан ей душой и телом?
Этот вопрос бесконечно терзал Лейси долгие годы, лишая возможности верить своим чувствам во всем, что касалось мужчин, лишая возможности создать духовную и физическую связь с другим мужчиной.
Понял ли он хоть впоследствии, какой сильный удар нанес ей, какую глубокую рану оставил? Или же его это просто не волновало? Но она его не винила. Она винила себя за то, что поверила в него, в его любовь, в то время как что-то обязательно должно было подсказать ей, что он ее обманывает… А она проглядела этот знак.
Может быть, делая ей предложение, он даже верил в то, что любит ее. А может быть, слишком поздно, уже после свадьбы, осознал, что любви-то и нет.
Лейси приложила ладонь ко лбу. Голова все еще болела, тупая тянущая боль разливалась от затылка вниз, к шее и плечам.
Она стояла вполоборота к Льюису, когда услышала его слова:
– Ты все еще страдаешь от них… от этих приступов мигрени? – Он говорил как-то странно, хрипло, как будто у него сжалось горло.
Ее горло тоже сжалось, боль тисками охватила все тело.
– Да, по-прежнему, – ответила она, не поворачиваясь к нему лицом. – Но ведь ты пришел сюда не затем, чтобы поговорить о моей мигрени, Льюис?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44