– Я теперь старший по званию, – сказал не слишком уверенно Рузгин и с вызовом посмотрел на портальщика. Виктор тоже носил лейтенантские погоны.
Рузгин прослушал двухмесячный курс офицерской подготовки и очень этим гордился.
Виктор не стал спорить. Не захотел. Начальствовать – не для него. Он всегда был слишком снисходителен. К себе и к другим. Неподходящая черта для командира.
– Если ты старший, – сказал, пристегивая кобуру, – то уводи людей из мортала. Как можно скорее.
Вновь раздался грохот: недалеко рухнуло еще одно огромное дерево.
– Деревья падают в зоне ловушки, – пояснил Виктор. – Так что дорога для нас впереди закрыта. Здесь мы можем сдохнуть за несколько часов. Или даже минут.
– Да я знаю, знаю, – закивал Рузгин, хотя вряд ли он знал что-то о мортале и ловушках.
– Карта есть? – спросил Виктор.
Хотелось сесть на камень и никуда не идти. Не двигаться. Закрыть глаза. Уснуть... Под ложечкой противно сосало. Иногда желудок пронизывала резкая боль. Мортал высасывал жизнь.
«Надо немедленно что-то съесть. Немедленно».
– Карта есть. – Рузгин достал из кармана планшетку. Из-под крышки сочилась зеленая слизь.
– Выброси! – Виктор вытащил из нагрудного кармана сложенную в несколько раз бумажную карту. Примитивную, условную. Пригодную для игры, а не для выживания. Главный тракт, зоны мортала, красное пятно – это территория «красных», синее – исходная зона противника. Прерывистая линия очерчивает границу боевых действий. Ветхая бумага махрилась, распадалась по сгибам на части.
«Я состарюсь в мортале, явлюсь назад стариком с белой бородой. Аленка не узнает...»
Виктор развернул карту.
– Мы здесь, – Борис неуверенно ткнул пальцем в линию дороги.
Все вокруг закрашено фиолетовым. Мортал. На грани выживания. А впереди – черное пятно. Неизвестность. Видимо, в эту таинственную черную зону и ехал Эдик. Один вопрос – зачем? Даже осенью или весной, когда врата открываются и весь мортальный лес становится проходимым, в эту зону стараются не соваться ни «синие», ни «красные». На что рассчитывал Эдик? На чудо? Кретин! Их спасло упавшее дерево.
– Сюда идти ближе. – Обведенный траурной каймой ноготь лейтенанта скользил по ветхой бумаге. – Дорога тут есть. Надо вернуться назад, к развилке, и свернуть. Нет, нельзя, выйдем в зону «синих».
– Ну и что?
– Как что? В плен возьмут.
– Здесь возьмут, за воротами выпустят, – пожал плечами Виктор. – Если повезет, мы встретим патруль эмпэшников. Те сразу направят нас на депортацию.
– Да как ты смеешь... – Рузгин вспылил, но гнев его тут же иссяк.
– Никуда больше мы выйти не сможем. Не успеем. Что лучше – выйти в зону «синих» или сдохнуть в мортале? Решай.
Рузгин пожевал губами, потер заросшую щетиной впалую щеку. Он брился утром.
– Я чуял, что здесь подлянка, – Борис судорожно вздохнул. Очень похоже на всхлип. – Ну почему так, а? Зачем он нас сюда потащил?
– Вели всем перекусить, набить рюкзаки консервами и термопатронами, взять по паре «Дольфинов». Постоянно есть и пить. Понемногу. Идти, есть и пить. Запомнил? Чем быстрее выйдем из мортала, тем больше шансов, что не умрем. Аптечку и все манжеты с физраствором взять с собой.
Они отправились в путь. Восемь уцелевших. Валюша тоже шла, с трудом переставляя ноги. Держалась за руку Виктора, как ребенок. Когда Виктор уставал, Валюшу тащил Димаш. В мортале живых бросают только мары. Это закон завратного мира. Дикого мира.


5

Ну вот... кажется, можно подняться со стульчака. Прощай, приятель, я с тобой почти сроднился. Сколько времени он провел на этом пеноритовом сиденье?
Когда оголодавшие, похожие на скелеты люди добрались до блиндажа «синих», выдержка изменила всем. Напрасно Виктор кричал: «Есть понемногу!» Он и сам себя не слышал. Набросились на консервы – в блиндаже жратвой были забиты все ящики и полки (компот из ананасов, анчоусы, лосось, тушеная говядина и свинина, фасоль). Сдерживаться – выше сил. Обожрались. Чуть не умерли, у всех начался жуткий понос. Из задних проходов лилась кровавая жижа. Удивительно, что умерла только Валюша. Впрочем, она была обречена. Всю дорогу держалась только на манжетах с физраствором. Но шла. Женщины выносливее мужчин. Любой мужик на ее месте давно бы окочурился. Она добралась-таки до блиндажа. Лежала на пороге, целовала деревяшку, бормотала: «Спасены». И в первый же вечер съела три банки консервов. Виктор должен был ее остановить... он пытался... уговаривал... даже пробовал отнимать консервы. Она тут же хватала другую банку. Чертова снисходительность! Как бы он хотел быть жестким. Непреклонным. Стальным. Но не мог. Не умел.
Он и сам не устоял. Ел, пока не вырвало. Потом Опять ел. Постмортальный синдром. Он слышал об этом. Но не мог представить, пока не испытал сам.
А ведь он держался. Долго держался. Даже тогда, когда все обожрались кониной, он сумел устоять. Но когда нашел анчоусы... Проклятые. Он их обожает.
Виктор направился к умывальнику. Внутри пластикового бачка установлен тройник – «Дольфин». Вода есть практически всегда. Хочешь – умывайся, хочешь – душ принимай. Только очень быстро. Вымыться не успеть, – лишь ополоснуться. Виктор вставил в приемное гнездо термопатрон. Пока он раздевается, вода успеет согреться. Мыться на улице в ноябре – не большое удовольствие. Но и грязным ходить противно. «Синие» здесь купались летом, вон стойка уцелела от кабинки. Панели кабинки «синие» почему-то убрали (с собой унесли, что ли? Новые жильцы блиндажа их так и не нашли), а консервы оставили. Странно. Здесь все странно.
Виктор подставил под струи воды тощее тело.
«Видела бы меня Аленка, испугалась бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16