Воронов отнес это на счет ирландского ликера «Старый Дублин» и вызвал Семена на кухню: переговорить.— Кого ты мне привел?— Какого черта, Володенька! Это мои старые подруги, еще институтские…— Ты же никогда не учился в институте. — В жизни Воронова было слишком мало людей, чтобы не помнить их биографии.— Умолчал. Скрыл. Выгнали с третьего курса за аморалку, — Марголис даже не подумал капитулировать. — Собирай чемодан и не дури. Девочки — специалистки, им вполне можно доверять…— В каком стриптиз-клубе ты нашел этих специалисток?Последняя, неосмотрительно брошенная реплика заставила Марголиса взорваться.— Помолчал бы ты, последний девственник заповедника «Горный Алтай»! Как ты вообще можешь рассуждать о стриптиз-клубах? У тебя даже трехрублевой вокзальной шлюхи не ночевало!..Это была чистая правда.В декабре Воронову стукнуло тридцать шесть, но его знание прекрасного пола ограничивалось бунинскими «Темными аллеями» и книжицей Карен Хорни «Женская психология». Впрочем, дальше первой главы — «О происхождении комплекса кастрации у женщин» — Воронов не пошел. Названия всех последующих глав пугали его так же, как и сами женщины. Это был застарелый мальчишеский страх — страх щуплого прыщавого подростка перед существами высшего порядка. Все свое детство — в перерывах между болезнями и клиниками — Воронов провел за благополучным и вполне добропорядочным собиранием марок. Он никогда не подглядывал за девочками в школьной раздевалке, никогда не занимался онанизмом, а первая поллюция спровоцировала у него экзему на нервной почве. Чтобы избежать гормональных трудностей и излишних эмоциональных переживаний, Воронов переключился на научно-популярную литературу, где не было места любовным страстям и войне полов. Впрочем, его роман с естествознанием продолжался недолго: до того знаменательного дня, когда Воронов прочел фундаментальный труд о каракуртах. И о коварной женской половине каракуртов — «черных вдовах». «Черные вдовы» сжирали самцов сразу же после оплодотворения, и это произвело на юного Воронова неизгладимое впечатление. А первый (и единственный!) роман в возрасте двадцати одного года не закончился ничем — после того, как Воронов узнал, что его возлюбленная и потенциальная невеста уже успела побывать замужем и овдоветь.С тех пор в близких знакомых у Воронова числились только три женщины: редактор Ольга Рябчикова, корректор Зинуля и дама бальзаковского возраста, ежемесячно снимающая в вороновской квартире показания счетчика. Даже когда он начал писать книги и — совершенно неожиданно для себя — стал популярным беллетристом, даже тогда его отношения с женщинами не претерпели кардинальных изменений. Формула «успех всегда сексуален» в вороновском случае не сработала. Воронов панически боялся интервью (источник воздушно-капельных инфекций), пресс-конференций(источник сквозняков) и приглашений на телевидение (источник вредных электромагнитных излучений). По этой же причине он игнорировал компьютер и до сих пор ваял все свои романы на стареньком «Ундервуде», купленном в комиссионке за смешные деньги. Старания сердобольного Марголиса найти ему подходящую бабенку на какой-нибудь высокохудожественной вечеринке ни к чему не привели: вечеринки Воронов стойко игнорировал.Все это привело к тому, что безобидный и вяло бредущий по жизни Воронов приобрел в литературном мире репутацию сноба, хама и беллетриста-террориста. Его обожали читатели, снисходительно похваливали критики и ненавидели собратья по перу. О Воронове ходили самые невероятные слухи: ему приписывали недвижимость во Флориде, роман с американской актрисой Вупи Голдберг, внебрачного ребенка от польской певицы Марыли Радович, целый автопарк раритетных «Роллс-Ройсов» и членство в тамбовской преступной группировке. Одна из многочисленных статей о Воронове называлась «Писатель-фантом». И это тоже было правдой.Воронова никто и никогда не видел.Поговаривали, что за фамилией «Воронов» скрывается команда молодых борзописцев из Литературного института или — как вариант — команда вышедших в тираж интеллектуалов-шестидесятников, мастеров «городского романа». За Воронова дрались два питерских союза писателей — продвинутые западники и кондовые славянофилы, — но он так и не вступил ни в один из них. Членство в союзе требовало присутствия на заседаниях секции, а большое скопление людей — этих распространителей бацилл, микробов и палочек Коха — нервировало Воронова. Поход в соседний супермаркет за провиантом (такие вылазки с величайшими предосторожностями Воронов предпринимал два раза в месяц) становился для него самым настоящим приключением. И — источником сюжета. Особенно вдохновляли Воронова овощные ряды. Банальная луковица или тривиальное авокадо подсказывали ему завязку и развязку. А головка брюссельской капусты — коллизии и героев. В соавторах Воронова числились также Большой энциклопедический словарь и иллюстрированный англо-французско-немецко-русский разговорник Сольмана. Именно из этих нехитрых ингредиентов Воронов и стряпал свои романы. И лишь у его постоянного героя — сыщика-любителя Кривули — был настоящий прототип: зав. хирургическим отделением больницы № 18 А.П.Кривуля. Шесть лет назад Воронов попал под нож А.П. Кривули с гнойным перитонитом, и хирург с трудом вытащил будущего беллетриста с того света. А после операции с надомником Володей Вороновым, шившим на заказ чехлы для автомобилей, произошло чудо: он почувствовал непреодолимую тягу к писательству.Свою первую рукопись Воронов направил сразу в четыре издательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19