Лет десять назад он, коренной петербуржец, осел в Карачаево-Черкессии и, кажется, даже женился. Чем занимается Жегалыч на самом деле, я не знала и не хотела знать, нам и без этого хватало тем для разговоров. За то время, что мы не виделись, Жегалыч заметно округлился и погрузнел, у него появилось брюшко, которое он (не слишком удачно) пытался задрапировать лыжной курткой.– Привет, – буднично сказал Жегалыч и чмокнул меня в щеку: так, как будто мы расстались неделю назад и всю эту неделю ежедневно созванивались. – Хреново выглядишь.– Хреново, – согласилась я.– Болеешь?– Смертельно.– Что, правда?– Правда. Я смертельно больна, Витюша.Жегалыч дернул себя за нос и поскреб подбородок. Он поверил мне, сразу и безоговорочно.– Беда, – только и смог выговорить он. – А у меня двойня родилась. Пацаны.– Поздравляю, – сказала я без всякого выражения.– Вот черт… Или дети для тебя больная тема?– Для меня больше нет тем – ни больных, ни запретных. Ты… Ты все достал?– Сделал, как просила.Жегалыч никогда не задавал лишних вопросов, он вообще не задавал вопросов, за это я и любила его.– Значится так. Номер для тебя заказан. И держи ключи от машины, она в твоем распоряжении. – Жегалыч пнул ногой по колесу устрашающего вида джипа. Не слишком нового, но добротного. – Присядем?..Мы забрались в салон и несколько минут сидели молча.– А остальное, Витюша?– В бардачке.– Господи ты боже мой… Как же тебе все удается?– Что?– Сплошная нелегальщина. Сплошной криминал.– Ну дык… – Жегалыч усмехнулся и подмигнул мне левым глазом. – Это же Кавказ. И связи старого разведчика.– Ты же в отставке!– Бывших разведчиков не бывает, – выдал Жегалыч очаровательную банальность. – Слушай… А может, наплюешь на эту гребаную турбазу? Поедем ко мне… Я тебя с женой познакомлю, с пацанами моими… Водки треснем, поговорим по душам…Ты мне про Питер расскажешь, закрылись там рюмочные или нет. Русскому человеку на Кавказе смерть, русскому человеку всегда русского человека не хватает.– Русскому человеку не хватает мозгов, – не согласилась я с Жегалычем. – И адекватного восприятия действительности. От Бориса ничего не слышно?Борисом звали моего бывшего мужа. Я не вспоминала о нем тысячу лет, а теперь вот вспомнила.– Последний раз видели в Париже, под мостом Аустерлиц, в обществе клошаров. Исполнял по просьбе японских туристов «В парке Чаир распускаются розы». А капелла.– Да ладно тебе! – Жегалыч все-таки заставил меня улыбнуться. – Я серьезно.– А если серьезно… Зачем тебе Бориска? У тебя молодой любовник…– У меня больше нет любовника. Ни молодого, ни старого. Никакого.– Эх… – Жегалыч наклонился и приобнял меня. – Люблю я русских женщин…– Как будто нерусские по-другому устроены.– А вот и представь себе, что по-другому… У меня ведь было много женщин, самых разных…Сейчас Жегалыч начнет паять мне, как его ублажали дамочки из племени тутси, японские гейши, сальвадорские партизанки и как завкафедрой славистики Калифорнийского университета делала ему минет.– Что, и вьетнамки были?– А то… – Жегалыч раздул ноздри. – Как не быть? Были. Массаж ступней они делают потрясающе.– Верю на слово.– А Бориска где-то в Латинской Америке. Ты же знаешь, он всегда был авантюристом.– Склонным к бродяжничеству авантюристом, заметь.– Точно. Это ведь только я у печки сидеть люблю… Слушай… У меня есть его электронный адрес. Хочешь дам?– Нет. Не нужно.– А анекдот хочешь? Свежатинка. Смешной до жути. Чукча во время ловли нерпы отморозил себе жопу…– Анекдот тоже не хочу. Тем более что я его знаю……Я остановила машину у первого же поворота. И открыла бардачок. Умница Жегалыч не подвел меня: в бардачке лежал плотный непрозрачный пакет, перетянутый шелковым шнуром: крест-накрест. Шнур был завязан на бантик, и этот бантик вызвал у меня умиление. Если внутри окажется еще и открытка «Желаю счастья» (белые хризантемы на красном фоне), я нисколько не удивлюсь.Кажется, я рассмеялась. А потом вытащила из рюкзака диск «Night Light Jazz» и сунула его в магнитолу.Вот так. Хорошо.«My funny Valentine» Бена Вебстера. Пусть будет «My funny Valentine», не век же слушать «You don't know how much you can suffer». А «Мой забавный Валентин» подойдет. Он будет в жилу. Будет в струю.Мой собственный забавный Валентин парился сейчас в Амстердаме, в обществе фриков и порноактрис, слушал деликатный европейский саксофон и сентенции говоруна Эрика на тему «йоб твойу мат». И он даже не знал, как сильно я люблю его. Как невыносимо, как болезненно, до содранных ногтей люблю. Последний раз я видела эти горы, этот снег его глазами, в этих ущельях еще можно было услышать эхо его поцелуев. Если прислушаться.Но прислушиваться я не стала, я дернула за конец шнура.В пакете лежал промасленный сверток, а в свертке – пистолет. Тускло блестевший «Макаров», восемь патронов в обойме, звездочка на рукояти. Стоило мне только взять пистолет в руки, как боль, все последние недели не отпускавшая меня ни на минуту, притихла, струсила, сжалась до размеров горошины. И сконцентрировалась в правом виске.Искушение было так велико, что я на секунду прикрыла глаза. Почему бы И нет? Почему бы не покончить все разом? Прямо сейчас. Поднести дуло к виску и выпустить пулю прямо в очаг боли. Трасса здесь довольно оживленная, так что найдут меня быстро. Тело отправят в Питер первым же грузовым рейсом, мальчики из журнала и девочки из агентства встретят его, а затем и проводят: в последний путь. Впрочем, на многочисленность похоронного десанта я не рассчитывала, да и плевать мне было на всех. Кроме одного человека. И я вовсе не была уверена, что он не предпочтет поездку сюда стылому участию в моих похоронах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17