— Я передать не могу, старуха, как огорчена, что я посмела рассердить тебя. Ты уверена, что Люсьен в «Лисе и Короне»? Что он не поехал в Лондон?
Сухой смех Мойны перешел в кашель.
— Да пусть его хоть чаи распивает с королем Испанским — вас это не касается. Мастер Люсьен теперь и пальцем к вам не прикоснется. Разумная бабенка попросила бы меня добавить кой-чего в пунш ее муженьку, если хочет, чтоб ее постелька не пустовала. Эдмунд Тремэйн снова хнычет по своей молоденькой жене, визжит и охает во сне так, будто успел засунуть кое-куда свой старый морщинистый чубук и дергает его взад-вперед в вашем пухлом белом теле. Ну разве это не весело?
— Не груби. Эдмунд меня ненавидит. У нас с ним негласное соглашение: я держусь подальше от Нодди, а за это он смотрит сквозь пальцы на мои маленькие… прихоти.
Мелани вскочила с бархатного пуфика и приблизилась к старухе:
— Но теперь здесь Люсьен, Мойна, и все соглашения разорваны. Я хочу вернуть Люсьена. Мне нужно вернуть Люсьена! Скажи мне, что делать.
— Очень хорошо. — Служанка долго всматривалась в ее глаза, а потом сказала: — Вам надо будет терпеть до поры до времени, мисси, как я вам уже велела. Я ведь предупреждала вас, помните? Вы сами все испортили, слишком уж вы поспешили. Моя детка теперь плачет, он грустит по своей бедной маме и потерянной любви. Вы ведь сами знали, что ему нужно время. Дайте же ему время.
— Сколько, Мойна? Как долго я должна еще ждать? Могу я хотя бы повидать его?
Старуха, кряхтя, встала с кресла и направилась к двери:
— Эдмунд теперь не поедет в Лондон, да и вас не отпустит погулять без него. Надо вам залучить Люсьена обратно сюда. На это уйдет месяцев шесть, а может, и поболе. А вы не пытайтесь залезть к нему в постель. Я вам говорю: играйте в невинность. Вы хотели сказать ему, что это Эдмунд настаивал на свадьбе, а вы просто умница-разумница — проделали эту штуку ради него. Но теперь вам надо обождать. Может статься, даже и целый год. Дайте ему срок соскучиться по тем штучкам, которые вы вытворяете своим белым телом.
— Год! — Мелани напрочь позабыла о морщинках между бровей, ее лицо исказила гримаса ярости. Она была в ужасе, ее пухлая нижняя губа уже дрожала. — Я не могу ждать так долго, Мойна. Я не могу!
— Точно как я сказала, мисси. Я могу намешать кой-каких капелек в питье Эдмунду ради вас, коль у вас проблема. К тому же в доме появился новый конюх: я видала, что вы уже положили на него глаз. Вон у него какой висит: поди, не меньше, чем у жеребца, а?
— К черту твои зелья! И к черту тебя! — взорвалась Мелани. Она с визгом схватила со стола вазу и запустила ею в дверь, так что ваза разбилась всего в нескольких дюймах от спины Мойны. — Ведь все должно быть не так! Ты обещала, что Люсьен будет моим! Ты мне обещала!
Мелани рухнула на ковер, уткнувшись лицом в ладони, уверенная, что ее сердце сейчас разорвется от горя.
— Она не понимает. Никто не понимает. Я люблю Люсьена. Я люблю его…
Люсьен устал, ужасно устал. Он заперся у себя в комнате в «Лисе и Короне», подальше от жалостливых глаз хозяина, который знал его еще тогда, когда Люсьен бегал в коротких штанишках. Он без сил повалился на жесткую койку, прикрыв рукой глаза и едва переводя дух. Он никогда еще не чувствовал такой усталости — даже после двухдневного марша, когда ему перепала лишь пара горстей овса да глоток тухлой воды.
Как ни странно, у него не возникло желания умереть. Не то чтобы он вообще не думал о смерти — нет, он даже был бы скорее рад ей, ведь она обещала конец мыслям, страданиям, воспоминаниям.
Но ведь тогда они окажутся в выигрыше. Эдмунд. Мелани. Даже Мойна. Он не может позволить им победить. Он не может позволить им согрешить безнаказанно. Нет, он будет жить, чтобы одним своим существованием упрекать их, напоминать о Памеле Тремэйн, которую они извели.
Его мать оказалась их жертвой — Люсьен был в этом уверен, хотя пока не мог из отдельных отрывочных сведений сложить полную картину того, как был разрушен его счастливый дом, его надежды на будущее.
Большая часть вины лежит на его «отце» — Люсьен в этом не сомневался. Эдмунд домогался Мелани, он хотел овладеть ее красотой, ее чудесным юным телом. Но на его пути стояла Памела. Памела и Люсьен.
Эдмунд устранил Памелу и каким-то образом ухитрился заставить Мелани изменить тому, кому она клялась в любви. Мелани была всегда такая милая, такая уступчивая. И она любила Люсьена — в этом он также был уверен.
Он просто не узнал ту женщину, что прокралась к нему в постель прошлой ночью. Что сотворил Эдмунд с этим невинным ребенком, как превратил в такое уродливое, похотливое чудовище?
Люсьен вскочил с кровати, подсел к столу и в который уже раз попытался запихнуть в себя обед, который ранее принесла к нему в номер горничная. Если он хочет обрести ясность мысли, прежде всего необходимо восстановить силы.
Жесткое жаркое не поддавалось ножу: в руках у него просто не хватало на это сил — и он вцепился в здоровенный кусок мяса зубами и рвал его подобно зверю, стремясь лишь утолить голод и не заботясь о вкусе пищи.
А мысли крутились вокруг того же. Хозяин гостиницы выразил Люсьену свое соболезнование и рассказал, что его мать заблудилась в ураган и скончалась почти сразу же после того, как ее отыскали.
Хозяин, добродушный сосед, счел ее смерть просто несчастным случаем, однако Люсьен думал иначе. Люсьен считал, что Эдмунд — убийца. Иначе зачем ему ко всей остальной лжи приплетать еще и измену Памелы? Ведь она была такая порядочная, истинная леди, к тому же глубоко религиозная. Конечно, ее убили все эти дикие, гнусные, абсолютно беспочвенные обвинения — они и были причиной ее бегства и смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128