Он всегда излучал ауру сексуальности и еле сдерживаемой мужской силы. Почему бы ему не желать заниматься любовью с женщиной, на которой он намерен жениться? С женщиной, которую он, по его словам, любит?
Когда сон наконец-то одолел Кэтрин, ответы на все эти вопросы так и не были найдены. Но она поняла, что так и не решилась задать себе наиболее важный вопрос из всех – почему она все-таки собирается выйти замуж за Джошуа Ханта в ближайшую субботу? Ведь она больше не уверена, что он ее любит! Вообще больше не уверена ни в чем, что касается его…
Джошуа позвонил в четверг и сообщил, что его отец собирается устроить в пятницу вечером «мальчишник». Кэтрин не будет возражать, если он согласится? Ведь это будет означать, что они не увидятся до дня свадьбы…
Кэтрин весело засмеялась и заявила, что впереди у них вся жизнь, так что ей нет причин волноваться из-за одного вечера. Она пожелала ему приятно провести время – и проплакала целый час после того, как повесила трубку. А позже, уже ночью, заподозрила, что заразилась какой-то новой и странной болезнью, первые симптомы которой – ментальная неустойчивость и постоянное трепетание мотыльков в животе…
Ее родители и дед с бабкой вместе с Бет и Кеном, а также Анетта Грэхем – подруга по колледжу – прибыли из Пенсильвании в пятницу вечером. Едва устроившись в отеле, все они нагрянули к ней домой и повезли на предсвадебный обед в «Плазу». Когда она было запротестовала против такой экстравагантности, отец строго объяснил ей, что всему свое время и что сейчас нет необходимости экономить. Они привезли ее домой в одиннадцать часов и велели как следует выспаться. Отец обещал, что приедет за ней в девять утра и заберет в Коннектикут. Мать поедет с Бет и Кеном, Анетта же вызвалась ехать с дедом и бабкой Кэтрин.
Она проснулась в пять часов утра. Под ложечкой щемило, как бывало в школе перед экзаменом. Она съела сухарь, выпила стакан апельсинового сока, и неприятные ощущения в животе немного утихли, если не считать слабой тошноты, к которой она уже привыкла за последнюю неделю. Приняв душ и вымыв голову, Кэтрин старалась вести себя как всякая другая разумная женщина. К счастью, никто не мог прочесть ее мысли.
Свадебное платье висело в шкафу, завернутое в тонкую ткань. Она надела его, наслаждаясь нежным шелестом шелка, ниспадавшего мягкими складками, и покрутилась перед зеркалом. Ее охватила внезапно неодолимая дрожь восторга, когда платье заколыхалось вокруг ног с бледно-персиковым сиянием.
Кэтрин подошла к туалетному столику и достала косметический набор. За последние две недели она утратила привычку краситься, но сегодня испытывала острую потребность в защите, которую давала искусно наложенная косметика. Ей не хотелось, чтобы окружающие догадались, что творится у нее в голове. Впрочем… – слабая улыбка тронула губы Кэтрин – как они смогут прочесть ее мысли, если даже она сама не знает, что ей думать?
Кэтрин нанесла основной фон, румяна, обвела глаза и наложила тени, намазала губы и ресницы – и все это с ловкостью, приобретенной за восемнадцать месяцев регулярной практики. Теперь из зеркала на нее смотрела холодная, элегантная незнакомка. Лишь необычный блеск темных глаз выдавал внутреннее смятение.
Отец приехал ровно в девять, принаряженный с провинциальной тщательностью: серый костюм, ослепительно белая рубашка и галстук в полоску.
Кэтрин улыбнулась.
– Вижу, что мама приложила руку к твоему внешнему виду.
Мистер Грин смущенно улыбнулся.
– Я весь новый с ног до головы! – признался он. – В среду она напала на меня и заявила, что не станет кормить обедом, пока я не куплю всю эту чепуху. Я предупреждал ее, что проклятые туфли будут скрипеть! Она даже заставила меня купить новое нижнее белье…
– Ты выглядишь очень элегантно. Прямо-таки настоящий киноартист!
Отец порозовел от удовольствия и взял ее чемодан, уже стоявший у двери.
– А ты – просто прелесть, – пробурчал он. – Я никогда еще не видел тебя такой красивой, Кэтрин.
Его слова попали в больное место.
– Даже в день моей первой свадьбы? – спросила она.
– Даже тогда, – спокойно кивнул он, проверяя, хорошо ли закрыл за собой дверь квартиры. – Конечно, когда ты выходила замуж за Роберта, то была еще юной девушкой с присущей юности прелестью. Теперь же ты зрелая женщина. Научилась перебарывать горе и сделалась сильней после этого. Тогда ты была хорошенькая, а теперь стала красавицей.
На секунду Кэтрин растерялась, не зная, что ответить.
– Спасибо, – прошептала она, когда к ней вернулся дар речи, нажала кнопку лифта, а потом порывисто обернулась к нему. – Ах, папа, если бы ты знал, какой незрелой я себя чувствую! По-моему, даже более незрелой, чем пару лет назад!
– Это признак того, что ты становишься мудрей, – ответил он с веселой усмешкой, когда они входили в лифт. – Не помнишь, какой ты была в пятнадцать лет? Ведь ты тогда знала буквально все на свете! Белое – значит белое, черное – значит черное, и никаких оттенков. Ты сделала большой шаг вперед, раз понимаешь, что люди не могут быть уверены ни в чем, особенно если речь идет о глубоких чувствах.
Кэтрин засмеялась.
– И мои опасения, что я делаю нечто совершенно неразумное, на самом деле – симптом приближающейся зрелости? Ты это хочешь сказать?
– Милая моя, я инженер, а не философ, но считаю, что мы начинаем лучше понимать свои глубинные инстинкты, когда становимся старше. Пятнадцать лет мы узнаем в школе разные факты, которые пихают в нас учителя, чтобы к тридцати годам понять: там, где речь идет о человеческих существах, факты всегда составляют лишь десятую часть истины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54