Тревер вышел из освещенной факелами темноты в рубку, моргая на свету, как крот, и увидел сидящего там Гелта.
– Он доверяет тебе, – сказал Корин, – но не чрезмерно.
Тревер нахмурился. Усталость, возбуждение и ощущение рока вели его в нереальное состояние: когда его мозг действовал более или менее самостоятельно. Прочная защитная оболочка создала вокруг мозга маленькую внутреннюю крепость, так что мозг его был скрыт даже от самого Тревера, и он почти поверил, что улетит на этом корабле в другую долину и будет сражаться там с Шеннечем. Так что он не удивился, услышав мысль Шеннеча:
– Ты, вероятно, попытаешься улететь один. Я бы не хотел этого, Тревер.
– Ты контролируешь меня настолько, – ворчливо сказал Тревер, – что я не могу и плюнуть, если ты запретишь это.
– Здесь я имею дело со многим, чего не понимаю. У нас никогда не было механической культуры. Во всяком случае, многие из твоих мыслей, которые я отчетливо читаю, не имеют для меня реального смысла. Я могу управлять тобой, Тревер, но не кораблем.
– Не беспокойся, – сказал Тревер, – вряд ли я смог бы поднять корабль в воздух, пока его корпус не починен.
Это было правдой, он говорил честно.
– Тем не менее, – сказал Шеннеч, – Гелт будет там, как мои руки и ноги, дополнительным стражем у того предмета, который ты называешь приборной доской и которая является, как мне сказал твой мозг, ключом к кораблю. Тебе запрещено касаться ее, пока не настанет время лететь. – Тревер услышал молчаливый смех Шеннеча. – В твоем мозгу таится измена, Тревер. Но у меня хватит времени. Импульс идет быстро и не может быть просчитан заранее, но между импульсом и его реализацией есть интервал. Пусть он длится долю секунды – мне его хватит, чтобы остановить тебя.
Тревер не спорил. Он дрожал от усилий скрыть жалкие остатки своей индивидуальности и твердо направил свои мысли на следующий шаг к тому, чего желал Шеннеч, и не отклонялся от этого пути ни вправо, ни влево. Он провел рукой по лицу, вздрогнул от прикосновения к чуждому уродству на своем лбу и угрюмо сказал:
– Трюмы должны быть очищены. Корабль не поднимет еще раз такую тяжесть, да и металл понадобится для ремонта. – Он снова и настойчиво подумал об оружии. – Пришли сюда рабов.
– Нет, – твердо сказал Шеннеч, – это все сделают Корины. Не дам в руки рабов никакого потенциального оружия.
Тревер пустил через свой мозг волну разочарования и пожал плечами: – Ладно. Тогда давай их сюда.
Он стоял у большого экрана и смотрел на равнину перед городом. Рабы были собраны на безопасном расстоянии от корабля и ждали, как стадо, когда понадобится их сила. Их охраняли несколько всадников-Коринов и соколы.
Двигаясь медленно от возмущения, маленькая армия Коринов подошла к кораблю. И Тревер ясно чувствовал их мысли. За всю свою жизнь они ни разу не испачкали своих рук работой и теперь злились, что их заставляют делать работу рабов.
Вонзив ногти в ладони, Тревер пошел к хвостовой части, чтобы показать Коринам, что делать. Он не сможет больше хранить то, что с таким трудом скрывал под наслоениями полуправды и хитрости. Рано или поздно это выйдет наружу, и Шеннеч узнает.
При свете факелов Корины начали сражаться с ржавыми машинами в задних трюмах.
– Пошли сюда еще рабов, – сказал Тревер Шеннечу.Это очень тяжелые вещи.
– Но тут все, кроме только тех, кто охраняет рабов. Их нельзя брать.
– Ну что ж, – сказал Тревер, – тогда заставь работать этих.
Он пошел назад по нижним палубам и коридорам сначала медленно, потом все быстрее; его босые ноги царапались о чешуйки ржавчины, лицо с третьим сверхьестественно-жутким глазом побелело и странно застыло. Его мозг выталкивал мутные потоки мыслей, неопределенных и ничего не значащих, чтобы до последней секунды скрывать подспудное.
– Тревер! – Шеннеч был встревожен.
Щель вышла на свет. Она вышла, ее уже нельзя было прятать. Она вырвалась из укромного места, как сильное красное пламя в темноте, и Шеннеч увидел ее и послал всю холодную мощь своего мозга.
Тревер пулей влетел в рубку.
Первая черная волна силы ударила его, и рубка вытянулась в каком-то диком, бредовом измерении В дальнем конце ее ждал Гелт. Позади Гелта находился один маленький ключик, которого нужно было коснуться сейчас же.
Возросшая сила Шеннеча оттолкнула Тревера назад, запрещая ему думать, двигаться, существовать. Ко под этой осажденной частью мозга Тревера стены еще держались, и в них горел яркий факел решимости Было самое время бороться, и Тревер выковал оружие ярости, которое он на время похоронил. Он высвободил эту ярость и крикнул чуждой силе:
– Я убью тебя когда-нибудь! Я убью тебя.
Палуба поплыла под его ногами. Облупленные переборки колыхались, как туман, Тревер не знал, двигается он или нет, но все же держался на ногах, в то время как страшная тяжесть обрушилась на его трепещущий мозг, стараясь сгладить, придавить ярость, которая была его единственным оружием.
Ярость за себя, оскверненного, униженного. Ярость за Джин с кровавыми рубцами на плечах. Ярость за Хьюго, лежавшего мертвым под своим отвратительным убийцей, и ярость за все поколения высадившихся тут людей, которые жили и умирали в работе для того, чтобы облегчить Шеннечу время ожидания.
Он увидел рядом с собой странно-огромное лицо Гелта, потрясенное и испуганное. Тревер оскалился.
– Я убью его когда-нибудь, – сказал он Корину.
На поясе Гелта висел нож, но Гелту не было приказано пользоваться им. Только один Тревер мог заставить коробль лететь. Гелт схватил Тревера, протянув руки, но сделал это очень неуверенно, и мозг Корина кричал Шеннечу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18