Мужчина поцеловал девочку и попытался усадить ее на длинношеего лебедя, однако девочка пожелала сделать все сама. Обхватив шею лебедя, она вскарабкалась ему на спину. Дети, и те, что уже заняли свои места, и те, что только рассаживались, весело болтали, смеялись и в ожидании глазели по сторонам. Сияющая девочка переглядывалась с отцом, наслаждавшимся блеском ее глаз, румянцем, видом ее косичек, ее улыбки, ее чистой радости.
– Я здесь посижу, посмотрю, как ты катаешься, – сказал он наконец.
– Только чур, больше одного раза, – потребовала дочь.
– Ладно, – согласился он, – два.
– Нет, только три разика, – сказала девочка.
– Договорились, три.
– Только четыре!
– Ну ты видел такое?
– Я же сказала, папуля, пойди постреляй! Мужчина рассмеялся, жена села, а девочка обхватила
обеими руками шею лебедя.
Небритый дядька с помятым лицом крикнул громко: «Ну, детвора, готовы?» В ответ раздался дружный вопль, расплескавшийся волнами смеха.
«Из укрытия вышел оборванный мальчик, освободил застопоренное колесо, приводящее карусель в движение, понадежнее устроил какого-то малыша на кособокой деревянной лошадке и сказал при этом: „Теперь не упадешь!“ Возвращаясь обратно, он рукой дал колесу толчок. Небритый дядька с помятым лицом занял свое место в центре, и карусель начала плавно раскручиваться. Дети хором загалдели. Муж с женой сидели теперь на низкой скамейке, прижавшись друг к другу. Фигуры карусели словно бы ожили, а дядька в центре надменно и отрешенно взирал сквозь них на все, что было по ту сторону шатра, сада, детей и прочего.
– Мне с тобой нужно поговорить, – сказала женщина.
– Начинается, – буркнул муж.
– Ну правильно, стоит мне только заикнуться… Женщина обиделась. Помолчав, она снова сказала:
– Что с тобой стряслось?
– Сколько можно повторять одно и то же?
– Да, конечно, но мне просто хочется понять. Карусель с детьми продолжала крутиться.
– А ведь ты таким не был, – продолжала жена.
– Ну перестань же, – пробормотал муж.
– Чего ты добиваешься, не понимаю.
Муж посмотрел на нее. Все вокруг вдруг перестало существовать, и теперь он видел только свою жену. Он вгляделся в блестевшие глаза жены, и светившаяся в них откровенная любовь тронула душу. Он отвернулся и вытянул ноги на песке возле скамейки. Карусель остановилась. Дети не покидали своих мест.
– А ну, слазь! – распорядился заросший щетиной дядька.
Какая-то женщина попыталась совлечь свое чадо с лошадки, но безуспешно. Дети сидели словно приклеенные. Лишь одна девочка соскочила с лебедя, чтобы поменяться местами с другой, сидевшей на лошадке. Дочь устремила на родителей требовательный взгляд. Заметив это, муж подтолкнул жену. Та поднялась, сходила за новым билетом, вручила дочери и вернулась назад. Опять появился оборванный мальчик; обойдя детей, он собрал билеты и запустил карусель. Небритый хмурый дядька вопросил: «Ну как, готовы?» И снова взвился к небу дружный вопль, рассыпавшийся переливами смеха. Мужчина нетерпеливо ждал, когда раскрутится карусель, и вот все снова задвигалось, и его взгляд опять заскользил по проносившимся на карусели детям. Примолкшие ребятишки наслаждались движением.
– Мне, например, без тебя никуда не хочется идти, – снова начала женщина.
– Знаю, – ответил мужчина.
Вращаясь, карусель с легким гулом рассекала воздух. Но вот ход ее снова замедлился. Женщина поднялась, купила новый билет и отдала его дочери. Вернувшись на место, она села вплотную к мужу. Муж вытянул руку на спинке скамейки, кистью касаясь плеча жены и словно бы обнимая ее.
– Послушай, Зари, ты ведь прекрасно знаешь, как я тебя люблю.
– Вот и я тебя точно так же.
– Все шутишь?
Жена смотрела на него с любовью.
– Родная, – сказал муж и пальцами сжал плечо жены.
Женщина улыбнулась.
– Я тебя и на самом деле люблю, – сказал муж.
– Милый ты мой, да разве я спорю?
– Знаю, что нет. Хоть в этом мне немножко повезло – ты меня любишь. Вот, впрочем, и все.
– Ну зачем ты так? Вся беда, что ты боишься быть хорошим. Сколько я ни думаю, вижу одно – ничего у нас не происходит. А ты ни с того ни с сего напускаешь на себя тоску, как сыч какой-то.
Муж с силой надавил на веки, потер их, затем провел ладонью по лицу и, захватив подбородок рукой, уставился на карусель.
Мимо, верхом на лебеде, вцепившись в его длинную деревянную шею с облупившейся краской, пронеслась их дочь, пропала из виду за будкой небритого дядьки с помятой физиономией и снова появилась в поле зрения. Солнце просвечивало сквозь завитки ее пышных каштановых волос, и головка была окружена сияющим нимбом. Словно бы девочка плыла в море золотистых пылинок…
Личико ее, глаза, губы цвели в радостной улыбке, и снова ее унесло, и она скрылась за будкой небритого дядьки, правящего каруселью.
– Гляди-ка! – сказала жена.
Муж промолчал.
– Да улыбнись ты, – сказала женщина.
– Ладно, – ответил муж.
– Ну развеселись, засмейся, скажи что-нибудь!
– Ладно, – буркнул он.
– Человек должен быть веселым, – продолжала женщина, – шутить, смеяться. Уныние, мой милый, в самом человеке. Человек сам себе терзает. Напридумывает разного и доводит себя до тоски.
– Ну сказал же я, ладно, – пробормотал муж.
– Что ладно-то?
– Ладно – значит ладно. Сказано же тебе, – ответил мужчина, увидев, что дочка его появилась из-за спины небритого.
Деревянный лебедь, на котором сидела девочка, был соединен с центром карусели железным прутом. Девочка появилась, пронеслась мимо и, отдаляясь, уже спиной к ним, обернулась в их сторону. Взлетели вверх косички, она послала воздушный поцелуй, снова скрылась за небритым хмурым дядькой и снова появилась, хохоча и размахивая руками.
1 2 3