Ни жалости. Что ж - око за око. А может, еще и покруче.
Наконец появился капитан. Выслушал какую-то Майорову байку и пошел с ним к нашей машине. Двое ребят - сзади.
- Получите, полковник, - брезгливо сказал Майор. - Расписки можете не давать. - И они сели в свою машину, чтобы вернуться к БМП.
- Устраивайся, - я кивнул капитану на железный ящик.
- Зачем?
- Сейчас узнаешь, - это оставшийся с нами боец.
- Вы как разговаривате со старшим по званию? - вскипел капитан, похоже особой реакцией на опасность не обладающий.- Товарищ полковник, вы...
- Ну-ну, не зарывайся, капитан. Какой я тебе товарищ!
- Лапку давай, - сказал боец и пристегнул капитана к стальной ручке.
В этот момент Пилипюк вдруг вылетел из машины. Я даже попрощаться с ним не успел, а он уже (при его-то весе) оказался далеко в стороне от колонны, где сбил с ног и прижал к земле какого-то постороннего гражданина.
Гражданин взвыл, как сирена танкера в тумане. Пилипюк рывком поставил его на ноги и, заломив руку почти до затылка, потащил к нам, пиная коленом в зад.
- Що це таке, старшина?
Пилипюк молча протянул мне портативную рацию.
- Связник Ванин, не иначе, - тяжело дыша, доложил. - Що ты ему успел вякнуть? Раздавлю як гниду! - Ударил того лбом в капот - аж зазвенело.
- Ничего не успел! - взвыл связник.
- Брешешь, чертово семя! Ты кому брешешь? - Пилипюк опять оттянул его голову за волосы и опять - лбом в железо. Но перестарался.
Мне даже жалко стало. Машину.
- Нехай, - немного сконфузился парубок. - Я его хлопцам в кузов кину. Очухается - они его поспрошают.
- К тебе шел-то, - подмигнул я капитану.
Он со страхом на лице провожал взглядом Пилипюка, который "одной левой" за шиворот волок связника по бетону. У заднего борта ближайшего грузовика подхватил его другой рукой за штаны и без раскачки бросил в кузов. Что-то коротко сказал сидящим там бойцам, вернулся в машину.
- Поехали, Лексей Митрич?
- Трогай, хлопче. - Я сделал пол-оборота к капитану. - Ну чего молчишь-то? Адвоката ждешь? Или священника?
Нормальная круглая рязанская морда, немного бледная, со следами давних юношеских прыщей на щеках, но без всяких отличительных признаков предательства. Без каиновых печатей. Без отметины, стало быть, на продажном лбу.
- А что говорить? Вам все известно.
- Это точно. Но ты детали расскажи. Только на суровое детство не ссылайся.
- Ну, вышли на меня люди... Предложили дело... Согласился...
- А чего ж на тебя вышли? Чем ты такой особенный?
Признался:
- Двое малых детей. Жена без работы. Старуха-мать, больная, без пенсии. Жалованье не платят, уже три месяца.
- А другие офицеры - бездетные? У них-то проблем нет?
- Почему нет? - даже обиделся. - У всех есть.
- Ну да, - я немного подумал. - У них еще что-то, кроме детей и проблем, есть. Честь, например, офицерская.
- Вам легко говорить, - обиделся еще больше, - с позиции силы.
- А тебе-то что мешает? Ты командир роты?
Кивает.
- Сколько у тебя в строю? Стволов двести наберется? Это что - не сила? Или красть спокойнее?
- Посмотрел бы, что вы на моем месте сделали.
Я от души рассмеялся.
- Если бы у меня почти двести стволов под командой было, конечно, на тех, кто зарплату не платит, не кинул бы. Всему свой срок и своя мера. А насчет бандюков - чего уж проще. - Помолчал, чтобы приковать посильнее внимание, пусть учится. - Я бы тоже пошел им навстречу. Принял бы их условия...
- Вот видите!
- Принял бы. Но не сразу. Поторговался бы.
Капитан машинально кивает головой, видимо, тоже торговался.
- Аванс бы взял, - продолжаю мечтать. - И с друзьями его пропил бы. Тут и Пилипюк головой закивал, даже облизнулся. - А партию оружия такую бы пообещал, чтобы вокруг нее побольше бандюков собрать.
Почувствовал, капитан мою нить теряет, по глазам видно. Тут наши дорожки стали навсегда расходиться. Принципиально.
- И назначил бы стрелку где-нибудь на красивой лесной опушке, повествую, - в укромном поэтическом месте. Обложил бы его своими ребятами со всех сторон света и пригнал бы туда здоровенный армейский "Урал", битком набитый оружием. Но не в ящиках, стало быть, и не в цинках, а в руках. И порубил бы всю вражью стаю прямо с машины. Не догадался? Странный ты какой-то. Я вас, армейские товарищи, вообще что-то не понимаю. В последнее время. Кормят вас - хуже некуда, денег за службу не дают, ходите в обносках и стреляете в себя от безысходности... Трудно вас понять, ребята. Вот думаю: если б наши отцы и деды в трудную годину, когда надо было Родину защищать, вместо того стреляться бы начали - это что же получилось бы? Какие победы над врагом? Или бы стали военное имущество противнику продавать - ведь это, я считаю, предательство. А предателей за самых плохих врагов держу. Нет, не стоите вы моих слез, если уж так легко вас против своего народа повернули.
- Дети же... Семья... Понять можно...
- Понять можно, - посочувствовал я. - Один раз. Как-то я торгаша наркотой взял, так он перед расстрелом как и ты, плакался: детей много, все голодные, кормить надо. Мудрец: чтобы своих детей кормить, он моих травить взялся. Пожалел я его...
- Не расстреляли? - с надеждой неизвестно на что.
- Нет, не расстрелял. - Помолчал, вспоминая. - Его змея укусила. Насмерть.
- Мне что - выбирать надо? - уточнил по существу.
- А чем ты лучше? Или думаешь, твое оружие бандюки на орала перекуют? Что ты ерзаешь? Зад отсидел? Потерпи, получше тебя люди терпели. Недолго осталось. - Повернулся к Пилипюку: - Василь, давай потише. Мне время надо. - И снова капитану: - Вот что, гвардии ворюга. Не знаю пока, что с тобой делать, не решил. Но думаю, будет справедливо, если ты с нами под то оружие пойдешь, которое бандитам продал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126