Север не лучше, чем удалая
мысль прокурора. Обрывки лая, Здесь не прийти в себя, хоть запрись на ключ.
пазы в рассохшемся табурете, В доме - шаром покати, и в станке - кондей.
сонное кукареку в подклети, Окно с утра занавешено рванью туч.
крик паровоза. Потом и эти Мало земли, и не видать людей.
звуки смолкают. И глухо - глуше, В этих широтах панует вода. Никто
чем это воспринимают уши - пальцем не ткнет в пространство, чтоб крикнуть: "вон!"
листва, бесчисленная, как души Горизонт себя выворачивает, как пальто,
живших до нас на земле, лопочет наизнанку с помощью рыхлых волн.
нечто на диалекте почек,
как языками, чей рваный почерк И себя отличить не в силах от снятых брюк,
от висящей фуфайки - знать, чувств в обрез
- кляксы, клинопись лунных пятен - либо лампа темнит - трогаешь ихний крюк,
ни тебе, ни стене невнятен. чтобы, руку отдернув, сказать: "воскрес".
И долго среди бугров и вмятин
матраса вертишься, расплетая
где иероглиф, где запятая;
и снаружи шумит густая,
еще не желтая, мощь Китая.
1981

-88-
II III
В северной части мира я отыскал приют, В ветренной части мира я отыскал приют.
между сырым аквилоном и кирпичем, Для нее я - присохший ком, но она мне - щит.
здесь, где подковы волн, пока их куют, Здесь меня найдут, если за мной придут,
обрастают гривой и ни на чем потому что плотная ткань завсегда морщит.
не задерживаются, точно мозг, топя В этих широтах цвета дурных дрожжей,
в завитках перманента набрякший перл. карту избавив от пограничных дрязг,
Тот, кто привел их в движение, на себя точно скатерть, составленная из толчеи ножей,
приучить их оглядываться не успел! расстилается, издавая лязг.
Здесь кривится губа, и не стоит базлать И, один приглашенный на этот бескрайний пир,
про квадратные вещи, ни про свои черты, я о нем отзовусь, кости не в пример, тепло.
потому что прибой неизбежнее, чем базальт, Потому что, как ни считай, я из чаши пил
чем прилипший к нему человек, чем ты. больше, чем по лицу текло.
И холодный порыв затолкает обратно в пасть Нелюдей от живых хорошо отличать в длину.
лай собаки, не то, что твои слова. Но покуда Борей забираться в скулу горазд
При отсутствии эха, вещь, чтоб ее украсть, и пока толковище в разгаре, пока волну
увеличить приходится раза в два. давит волна, никто тебя не продаст.

-89-
IV V
В северной части мира я водрузил кирпич! Повернись к стене и промолви: "я сплю, я сплю".
Знай, что душа со временем пополам Одеяло серого цвета, и сам ты стар.
может все повторить, как попугай, опричь Может, за ночь под веком я столько снов накоплю,
непрерывности, свойственной местным сырым делам! что наутро море крикнет мне: "наверстал!"
Так, кромсая отрез, кравчик кричит: "сукно!" Все равно, на какую букву себя послать,
Можно выдернуть нитку, но не найдешь иглы. человека всегда настигает его же храп,
Плюс пустые дома стоят как давным-давно и в исподнем запутавшись, где ералаш, где гладь,
отвернутые на бану углы. шевелясь, разбираешь, как донный краб.
В ветренной части мира я отыскал приют. Вот про что напевал, пряча плавник, лихой
Здесь никто не крикнет, что ты чужой, небожитель, прощенного в профиль бледней греха,
убирайся назад, и за постой берут заливая глаза на камнях ледяной ухой,
выцветаньем зрачка, ржавою чешуей. чтобы ты навострился слагать из костей И. Х.
И фонарь на молу всю ночь дребезжит стеклом, Так впадает - куда, стыдно сказать - клешня.
как монах либо мусор, обутый в жесть. Так следы оставляет в туче кто в ней парил.
И громоздкая письменность с ревом идет на слом, Так белеет ступня. Так ступени кладут плашмя,
никому не давая себя прочесть. чтоб по волнам ступать, не держась перил.

-90-

БЮСТ ТИБЕРИЯ и Ромула. (Те самые уста!
глаголющие сладко и бессвязно
Приветствую тебя две тыщи лет в подкладке тоги.) В результате - бюст
спустя. Ты тоже был женат на бляди. как символ независимости мозга
У нас немало общего. К тому ж, от жизни тела. Собственного и
вокруг - твой город. Гвалт, автомобили, имперского. Пиши ты свой портрет,
шпана со шприцами в сырых под'ездах, он состоял бы из сплошных извилин.
развалины. Я, заурядный странник,
приветствую твой пыльный бюст Тебе здесь нет и тридцати. Ничто
в безлюдной галерее. Ах, Тиберий, в тебе не останавливает взгляда.
тебе здесь нет и тридцати. В лице Ни, в свою очередь, твой твердый взгляд
уверенность скорей в послушных мышцах, готов на чем-либо остановиться:
чем в будущем их суммы. Голова ни на каком-либо лице, ни на
отрубленная скульптором при жизни, классическом пейзаже. Ах, Тиберий!
есть, в сущности, пророчество о власти. Какая разница, что там бубнят
Все то, что ниже подбородка, - Рим: Светоний и Тацит, ища причины
провинции, откупщики, когорты, твоей жестокости!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173