И опахалом безграничным,
украшенным узором птичьим,
узором,отлетевшим прочь,
на Арапченком машет чудный
с серьгою в ухе изумрудной...
И это - ночь.

Маленькие кинозалы.
В сильной тоске,в печали
лучше всего укрыться
в маленьком кинозале,
с плюшевым креслом слиться.
Снаружи ветер колышет
листья,и тени кружат,
прикрывая афиши
причудливой сетью кружев.
А дальше,блестя глазами,
шнурки,грильяж,папироски
высокими голосами
предлагают подростки.
О!Стемнело.Усталый
месяц вытянул руки.
Маленькие кинозалы
прекрасны в тоске,в разлуке.
Кассирша с прядью волнистой
в будке царит золотой.
Билет покупаешь и входишь
в сумрак,где фильм поет.
Шумит кинолес блестящий,
пальмовый,настоящий,
и в луче серебристом
дым сигарет снует.
Как славно здесь притулиться,
скрыться от непогоды,
с плюшевым креслом слиться
и умолкнуть на годы.
Плещет в сердце бездомном
река в серебристом свете.
Дремлешь в том зале темном
любовным письмом в конверте.
"Ты - как звезда над бором.
Ложусь я в постель пустую.
Где тот мост,на котором
встретимся вновь ?
Целую."
Выходишь грустен,туманен,
заарка - заэкранен,
бредешь пустырем и шепчешь:
тут бы и кончить дни.
В кинозалах случайных,
это - царство печальных.
В них так просто забыться.
Как прекрасны они.
Посвящение Глебу Горбовскому.
Уходить из любви в яркий солнечный день,безвозвратно,
Слышать шорох травы вдоль газонов,ведущих обратно,
В темном облаке дня,в темном вечере,зло полусонно
Лай вечерних собак - сквозь квадратные гнезда газона.
Есть трудное время.Мы должны пережить,перегнать эти годы,
С каждым новым страданьем забывая былые невзгоды,
И встречая,как новость,эти раны и боль поминутно,
Беспокойно вступая в туманное новое утро.
Как стремительна осень в этот год,в этот год путешествий.
Вдоль белесого неба,черно-красных умолкших процессий,
Мимо голых деревьев ежечасно проносятся листья,
Ударяясь в стекло,ударяясь о камень - мечты урбаниста.
Я хочу переждать,перегнать,пережить это время,
Новый взгляд за окно,опуская ладонь на колени,
И белесое небо,и листья,и полоска заката сквозная,
Словно дочь и отец,кто-то раньше уходит,я знаю.
Пролетают,летят,ударяясь о землю,падают боком,
Пролетают,проносятся листья вдоль запертых окон,
Все,что видно сейчас при угасшем,померкнувшем свете,
Эта жизнь,словно дочь и отец,но не хочется смерти.
Оживи на земле,нет,не можешь,лежи,так и надо,
О,живи на земле,как угодно живи,даже падай,
Но придет еще время - расстанешься с горем и болью,
И наступят года без меня с ежедневной любовью.
И,кончая в мажоре,в пожаре,в мажоре полета,
Соскользнув по стеклу,словно платье с плеча,
как значок поворота,
Оставаясь,как прежде,надолго ль,как прежде,на месте,
Не осенней тоской - ожиданьем зимы,несмолкающей песне.

Еврейское кладбище.

Еврейское кладбище около Ленинграда.
Кривой забор из гнилой фанеры.
За кривым забором лежат рядом
юристы,торговцы,музыканты,революционеры.
Для себя пели.
Для себя копили.
Для других умирали.
Но сначала платили налоги,уважали приставов
и в этом мире,безвыходно материальном
толковали Талмуд,оставаясь идеалистами.
Может видели больше.
Может верили слепо.
Но учили детей,чтобы были терпимы
и стали упорны.
И не сеяли хлеба.
Никогда не сеяли хлеба.
Просто сами ложились
в холдную землю,как зерна.
И навек засыпали.
A потом-их землёй засыпали,
зажигали свечи,
и в день Поминовения
глодные старики высокими голосами,
задыхаясь от холода,кричали об успокоении.
И они обретали его.
В виде распада материи.
Ничего не помня.
Ничего не забывая.
За кривым забором из гнилой фанеры.
В четырех километрах от кольца трамвая.

* * *
Приходит март.Я сызнова служу
в несчастливом кружении событий.
Изменчивую прелесть нахожу
в смятеньи незначительных наитий.
Воскресный свет все менее манит
бежать ежевечерних откровений,
покуда утомительно шумит
на улицах мой век полувоенный.
Воскресный свет.Все кажется не та,
не та толпа,и тягостны поклоны.
Их время послужит,как пустота,
часм,идущим в доме Апполона.
А мир живет,как старый однодум,
и снова что-то странное бормочет,
покуда мы приравниваем ум
к пределам и деяниям на ощупь.
Как мало на земле я проживу,
все занятый невечными делами,
и полдни зимние столпятся над столами,
как-будто я их сызнова зову.
Но что-нибудь останется во мне -
в живущем или мертвом человеке -
и вырвется из мира
и извне
расстанется свободное навеки.
Хвала развязке.Занавес.Конец.
Конец.Разъезд.Галантность провожатых
у светлых лестниц,к зеркалам прижатых,
и лавровый заснеженный венец.
Романс.
Ах,улыбнись,ах,улыбнись вослед,взмахни рукой,
недалеко,за цинковой рекой.
Ах,улыбнись в оставленных домах,
я различу на улицах твой взмах.
Недалеко,за цинковой рекой,
где стекла дребезжат наперебой,
и в полдень нагреваются мосты,
тебе уже не покупать цветы.
Ах,улыбнись в оставленных домах,
где ты живешь средь вороха бумаг
и запаха увянувших цветов,
мне не найти оставленных следов.
Я различу на улицах твой взмах,
как хорошо в оставленных домах
любить других и находить других,
из комнат бесконечно дорогих,
любовью умолкающей дыша,
навек уйти куда-нибудь спеша.
Ах,улыбнись,ах,улыбнись вослед,взмахни рукой,
когда на миг все люди замолчат.
Недалеко за цинковой рекой
твои шаги на целый мир звучат.
Останься на нагревшемся мосту,
роняй цветы в ночную пустоту,
когда река,блестя из пустоты,
всю ночь несет в Голландию цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67