Очевидно, радульские красавицы сочли бы его неотразимым. Но, увы, , от храброго русского богатыря Алеши Поповича в нем ничегошеньки не осталось.
Почетный гость тщательно закрыл на щеколду калитку, непривычно мелкими шажками подошел, равнодушно строгим взглядом скользнул по ребячьей толпе, с видом знатока осмотрел найденную в желудке щуки пластинку, потряс погибшую пленку… И тут он случайно поднял свой нос и втянул бесподобную смесь запахов, доносившихся из открытой двери кухни…
И лицо его расплылось в самой простой и широкой русской улыбке. Эта улыбка была искренняя, предвкушающая.
Так улыбались богатыри, когда после очередной победы над дикими кочевниками собирались в гриднице киевского князя Владимира Красное Солнышко на пир, а отроки вносили червленые серебряные блюда с жареными лебедями, с соловьиными языками, с кабаньими головами и с прочими яствами.
Так улыбался и современный радульский богатырь, когда удачливый рывок его стального коня-бульдозера на клязьминской пойме сокрушал очередную неподатливую ветлу.
– Предвидится, предвидится… – начал Алеша и замолчал, так и не успев придумать очередное мудреное изречение.
Настасья Петровна высунулась из сеней.
– Скорее открывай погреб! – крикнула она мужу. Четверо ее помощников, один за другим, осторожно начали спускаться с крыльца. Каждый из них нес по большому блюду, наполненному золотой жидкостью. В жидкости плавали розовые и белые куски сомовины, зеленые веточки петрушки и сельдерея, оранжевые звездочки моркови, желтые дольки лимона.
Когда вся эта прелесть исчезла в недрах погреба, Настасья Петровна очень строго оглянула ребят и сказала:
– Дети! Сейчас же бегите одеваться! Не допущу, чтобы такие грязнули сидели за нашими столами.
И тут их точно ветром сдуло. Георгий Николаевич остался вдвоем с Алешей.
Тот рассказал, что еще вчера перевел бульдозер на эту сторону Клязьмы (паромная переправа находилась в двух километрах от Радуля вверх по течению). Завтра он поедет в город сдавать машину в капитальный ремонт и приведет новую, еще большей мощности. Он хотел еще что-то добавить, но тут Настасья Петровна отворила дверь в дом, и новые облака бесподобных запахов не дали ему говорить. В кухне готовилась знаменитая уха из головы, хвоста, плавников и потрохов.
Через полчаса явились ребята, притихшие, нарядные, чистенькие, все в красных галстуках, мальчики в белых рубашках и трусах, девочки в белых блузках и плиссированных юбочках.
Накрытые разноцветными клеенками столы начинались на веранде, продолжались по сеням и заканчивались возле двери в сарай. Ребята уселись – примерные, вежливые, притихшие.
Георгий Николаевич достал хрустальный графин с заветной настоечкой темно-рубинового цвета. Он считал эту настойку самой душистой и самой вкусной на свете. По указаниям бабушки Дуни она изготовлялась на желтеньких невзрачных цветочках зверобоя. Радульская добрая баба-яга утверждала, что это лекарство чудодейственное, оно исцеляет от девяноста девяти болезней.
Георгий Николаевич налил стопку Алеше, налил себе, они чокнулись.
Так начался невиданный пир, какой бывает только на радульских свадьбах.
После заливного пили чай из двух самоваров и из драгоценных желтых с зигзагами чашечек и ни одну не разбили.
Настасья Петровна очень жалела, что пиршество организовалось так скоропалительно, что она не успела блеснуть своим тонким и многообразным искусством печь разные вкусности из теста. Среди своих запасов она раскопала только крыжовенное варенье с начинкой из грецких орехов. Но именно эта восхитительная смесь составляла ее особую гордость.
– Дедушка, а где гамак? – вдруг спохватилась Машунька.

– А где санитарная сумка? – вдруг спохватилась Алла и вопросительно поглядела на Георгия Николаевича.
Да, гамак и сейчас оставался привязанным поперек Нуругды на месте побоища, а санитарная сумка валялась где-то на лужку под бугром. Игорь отставил чашку, вскочил.
Я виноват: я отвечаю за сохранность казенного имущества, – сказал он и кивнул Мише: – Пошли.
Не допив чаю, оба тут же исчезли за калиткой.
Вскоре они вернулись, ко всеобщему удивлению, такие же чистенькие, сияющие; в их руках была санитарная сумка, а на плечах свернутый мокрый гамак.
Миша подсел к Георгию Николаевичу и потихоньку ему признался, что им пришлось лезть в Нуругду в одних трусах: ведь нельзя же было пачкать парадную пионерскую форму. Комары их кусали, как он выразился, «точно зубы русалки». Зато два миллиона кровососов было убито.
По окончании пиршества девочки вымыли всю посуду, вымыли пол, а мальчики расставили по местам мебель.
Только после захода солнца гости разошлись, сытые, довольные, усталые.
В тот вечер многие из ребят писали домой письма. И все они начинались одной и той же фразой:
«Дорогие родители, сегодня был, наверное, самый интересный день в моей жизни, опишу его во всех подробностях…»
А Георгий Николаевич еще долго сидел вместе с Настасьей Петровной за кухонным столом.
Он рассказал ей о необычайных приключениях сегодняшнего дня, а в конце концов вспомнил о ржавой железной пластинке, найденной в желудке щуки. Супруги долго поочередно рассматривали ее и никак не могли понять: что она – старинная или недавнего происхождения? Решили показать находку Федору Федоровичу, когда тот снова приедет к ним.

Глава двенадцатая
КАК НАЧАЛСЯ ТУСКЛЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

Кончился «самый интересный в жизни» воскресный день, наступил будничный, тусклый понедельник.
Как всегда, ровно в два часа повел Георгий Николаевич отряд по улице села.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66