Но они жили дальше, хоть и с разбитым сердцем. Между тем, чума и обыкновенный грипп все так же уносили миллионы жизней. Так вот, мы сейчас вступаем в новую эру, но пока этого не осознаем, потому что находимся в эпицентре урагана, где царит спокойствие… Сейчас я закончу, скажу лишь последнее слово о Песике. Мы его очень любили и потому устроили эти проводы, хотя кому-то такие ритуалы могут пoказаться излишними. Но мы ничуть не жалеем, что приобрели для него участок и договорились посвятить ему прощальную речь. Это не значит, что мы непременно будем приходить к нему на могилу, но кто знает? По крайней мере, у него есть место. Песик, старина, пусть тебе земля будет пухом. А теперь давайте воспользуемся носовыми платками.Все присутствующие дружно высморкались.— Папа, — заговорил вдруг Родни, — а можно… еще разок прокрутить пластинку?На него устремились изумленные взгляды.— Именно это, — сказал Роджер Бентли, — я и сам хотел предложить.Он опустил иглу на дорожку. Послышалось шипение.В том месте, когда в стойло попала искра, когда мясо подкоптилось, а собака лопнула от обжорства, дверь маленького ритуального зала тихо стукнула.Все головы повернулись назад.На пороге стоял никому не известный человек, держа в руках плетеную корзинку, из которой доносилось хорошо узнаваемое слабое тявканье.В том месте, когда у гроба дрогнула свеча, от которой вспыхнула занавеска, и в стойло попала искра……все домашние, потянувшись к солнечному свету, окружили незнакомца и дождались главу семейства, чтобы тот отогнул край покрывала и позволил им запустить руки внутрь корзины.Как впоследствии говорила Сьюзен, лучше бы ей в тот миг дали почитать телефонный справочник. Ведьмин закут The Witch Door, 1995 год Переводчик: Е. Петрова Был стук в дверь, яростный, истовый, неукротимый стук, рожденный из безумия, страха и жажды быть услышанным, выбраться на волю, найти спасение. Был грохот кулаков по невидимой притолоке, были глухие удары, толчки, рывки, скрежет! Чем-то острым царапали по деревянной филенке, выковыривали загнанные по самую шляпку гвозди. Были сдавленные крики в чулане, и неразборчивые мольбы, и зов на помощь, а потом тишина.Тишина была тягостнее и страшнее всего прочего.Роберт и Марта Уэбб сели в кровати.— Слышал?— Вот опять.— Это на крыльце.Теперь тот, кто стучал, и молотил, и лихорадочно обдирал в кровь пальцы, и рвался к свободе, погрузился в молчание, словно прислушивался, чтобы определить, придет ли помощь в ответ на мольбы и стук.Зимняя ночь наполнила дом снежным молчанием; оно запорошило все комнаты, занесло полы и столешницы, завалило ступеньки.Вскоре стук раздался снова. А потом…Тихий плач.— На крыльце.— Нет, в доме, где-то внутри.— Думаешь, это Лотта? Но дверь-то не заперта.— Лотта постучалась бы обычным манером и все. Нет, это не она.— Кто же еще? Она ведь звонила.Оба посмотрели на телефон. Если поднять трубку, в ней слышалась только зимняя тишина. Телефонные линии не работали. С тех самых пор, когда в близлежащих городах начались беспорядки. Так вот, в трубке теперь можно было услышать разве что собственное сердцебиение.— Можно у вас пересидеть? — надрывалась Лотта за шестьсот миль от них. — Всего одну ночь!Не успели они ответить, как в трубку хлынули шестьсот миль тишины.— Лотта была на грани срыва. Ручаюсь, она вот-вот будет у нас. Скорее всего, это она и есть, — сказала Марта Уэбб.— Исключено, — отозвался Роберт. — Я по ночам и не такое слышал. Не приведи Господь.Они лежали в нетопленой спальне фермерского дома, затерянного на просторах Массачусетса, в стороне от главных дорог, вдали от городов, над неприветливой речкой, у кромки черного леса. Декабрь прошел половину студеного пути. Воздух рассекло белым запахом снега.Им не лежалось. При свете коптилки они свесили ноги и сидели на краю кровати, как над пропастью.— Внизу никого нет и быть не может.— Но звуки такие, будто кто-то помирает от страха.— Да ведь нынче все живут в страхе. Не зря же мы с тобой обосновались подальше от городов, беспорядков и прочих мерзостей. Сил больше нет терпеть прослушки, аресты, налоги, выходки безумцев. Не успели мы найти убежище, как от знакомых отбою не стало. А теперь еще вот это… Эй! — Он мельком взглянул на жену. — Ты никак струсила?— Не знаю, что и сказать. В призраков я не верю. Как-никак, на дворе тысяча девятьсот девяносто девятый год, и я еще из ума не выжила. Во всяком случае, смею надеяться. Где, кстати, твой револьвер?— Он нам не понадобится. Не спрашивай почему. Не понадобится — и точка.Каждый взял в руку по коптилке. Еще месяц — и в белых бараках позади дома заработает маленькая электростанция, начнется подача энергии, но пока суд да дело — они передвигались по ферме, как привидения, в неверном пламени масляных ламп и свечей.На лестничной площадке они помедлили. К тридцати девяти годам оба сделались в высшей степени осмотрительными.Из вымороженных комнат на первом этаже доносились рыдания, мольбы и стоны.— Этой бедняжке, видно, совсем туго пришлось, — сказал Роберт. — Жалко ее, хотя одному Богу известно, кто она такая. Пойдем-ка.Они сошли по ступеням.При звуке их шагов плач сделался еще громче. Кто-то с тупой обреченностью бился в невидимую дверь.— Ведьмин закут! — выдавила Марта Уэбб.— Скажешь тоже!— Точно тебе говорю.Остановившись в длинном коридоре, они всматривались в уголок под лестницей, где еле заметно подрагивала обшивка стен. Но теперь рыдания утихли, словно плакальщица вконец обессилела или отвлеклась на что-то другое; а может, она испугалась голосов и начала подслушивать. Зимняя ночь молчала; муж с женой затаились, подняв перед собой беззвучные огни коптилок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70