Это две совершенно разные женщины. Одна связала себя узами брака с интересным мужчиной, у которого при чтении «Уолл стрит джорнэл» челюсть выдвигается вперед, как кассовый ящик. Другая вот уже целую минуту принадлежит себе — «Рожденная свободной» «Рожденная свободной» — название книги Джей Адамсон о ручной львице Эльзе 1960 г.

. Вот так-то! Она стремительно поднялась из-за стола, не собираясь долее задерживаться.— Постой! — Он плеснул себе еще кофе. — Ты куда?На полпути к дверям она откликнулась:— Я ненадолго. А может, надолго. Или навсегда.— Рожденная свободной? Что ты несешь?! А ну, вернись. Сядь на место. — От этих интонаций львиного укротителя она слегка растерялась. — Черт возьми, я требую объяснений! Немедленно сядь. — Разве что на дорожку. — Она нехотя обернулась.— Там видно будет. Садись!Она вернулась к столу:— Из еды ничего не осталось?Он вскочил, подбежал к сервировочному столику, отрезал кусок омлета и швырнул ей на тарелку.— Получай! Вижу, ты предпочитаешь говорить с набитым ртом.Шейла поковыряла омлет вилкой.— Ты понял, о чем я веду речь, Томазино?— Черт побери! Мне казалось, ты счастлива!— Не безумно.— Безумие оставь для маньяков, которые дорвались до медового месяца.— Ах да, так оно и было, — вспомнила Шейла.— Одно дело — тогда, другое — сейчас. Я тебя внимательно слушаю.— Это чувство не покидало меня целый год. Лежа в постели, я ощущала, как покалывает кожу, как открываются поры, словно микроскопические рты, как по телу сбегает пот, как сердце колотится там, где не ждешь: в горле, на запястьях, под коленками, в лодыжках. Я ощущала себя тающей восковой фигурой. После полуночи не решалась включить свет в ванной: боялась увидеть в зеркале чужое лицо.— Ближе к делу! — Он бросил в чашку четыре куска сахара и выпил из блюдца расплескавшийся кофе. — Давай по существу!— В ночные часы, да и потом, средь бела дня, мне казалось, что я попала в горячую летнюю грозу, которая смывает с меня старое естество, а под ним открывается совершенно новое. Обновляются одна за другой капельки лимфы, все до единого красные и белые кровяные тельца; все нервы, как струны, натягиваются заново. У меня другой костный мозг, другие волосы, даже новые отпечатки пальцев. Зря ты на меня так смотришь. Ну, допустим, отпечатки пальцев те же. Но все остальное — другое. Понимаешь? Вот и получается, что я — заново изваянное, заново расцвеченное творение рук Божьих. Он смерил ее уничтожающим взглядом:— Я слышу бред воспаленного сознания. Я вижу кризис среднего возраста. Говори прямо. Ты решила подать на развод?— Время покажет.— Что оно тебе покажет? — закричал он.— В данный момент я просто… ухожу.— Интересно, куда же?— Мало ли разных мест, — туманно ответила она, проделывая борозды в омлете.— У тебя кто-то есть? — спросил он после паузы, сжимая в кулаках нож и вилку.— Можно сказать, пока нет.— И то слава Богу. — У него вырвался протяжный вздох облегчения. — Отправляйся к себе в комнату.— Что-что? — прищурилась она.— Всю неделю будешь сидеть дома. Ступай к себе. Телефон я отключу. Телевизор тоже. Кроме того…Она поднялась из-за стола.— Такое я выслушивала от отца, когда училась в школе!— Не сомневаюсь! — Томас негромко рассмеялся. — Все. Марш наверх! Сегодня останешься без обеда, дрянная девчонка. А ужин найдешь за дверью, на тарелке. Когда научишься себя вести, получишь обратно ключи от машины. Прочь с моих глаз! Выдерни из розетки телефон и сдай плеер.— Это неслыханно! — вскричала она. — Я давно выросла.— Выросла. И не двигаешься с места. Деградируешь. Если верить этой идиотской теории, ты не сделала ни шагу вперед — тебя отбросило назад на целых девять лет! Вон отсюда! Марш наверх! Шейла побледнела и выскочила из-за стола, утирая слезы.Когда она взлетела на середину лестницы, он поставил ногу на нижнюю ступеньку, вытащил из-за ворота салфетку и тихо окликнул:— Постой…Она замерла на месте, но не оглянулась в его сторону.— Шейла, — выговорил он, помолчав, и по его щекам тоже покатились слезы.— Что тебе? — прошептала она.— Я тебя люблю.— Знаю. Но это ничего не меняет.— Нет, меняет. Выслушай.Она стояла в ожидании на полпути к своей комнате.Томас тер лицо ладонями, как будто хотел нащупать истину где-то у рта или вокруг глаз. В его жестах сквозило неистовство.Потом у него опять вырвалось:— Шейла!— Мне было сказано убираться к себе в комнату, — сказала она.— Нет!— Будут другие распоряжения?К нему стало возвращаться спокойствие, взгляд говорил о поисках выхода, рука легла на перила, тянувшиеся туда, где, не оборачиваясь, стояла Шейла.— Если эта теория справедлива…— Справедлива, — прошептала она. — Каждая клеточка, каждая пора, каждая ресница. Через девять лет…— Да, да, я понимаю. Но послушай и ты меня. Он проглотил застрявший в горле комок, и это помогло ему переварить решение, которое он и принялся излагать — сначала сбивчиво, потом немного спокойнее, потом с крепнущей уверенностью.— Если все, что ты описала, произошло на самом деле…— Да, это так, — шепнула она, склонив голову.— В таком случае, — медленно договорил он, — это произошло и со мной.— Что? — Она едва заметно подняла голову.— Такое ведь не может случиться с кем-то одним, правда? Это бывает со всеми, во всем мире. Тогда надо признать, что все мое существо девять лет изменялось одновременно с твоим. Каждая родинка, каждый ноготь, всякие там дермисы-эпидермисы. Я ничего такого не замечал. Но это не влияет на суть дела.Шейла вскинула голову и расправила плечи. Томас поспешил договорить:— Если все это правда, то я и сам обновился, как ни крути. Прежний Том, Томас, Томми, Томазино остался в прошлом, сбросил кожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70