А мне самому что остается? Решать кроссворды.
— Почему кроссворды?
— А что, черт возьми, ты посоветуешь, в моем-то положении? К счастью, я помню наизусть все кроссворды, которые печатались в «Нью-Йорк Тайме» и «Сэтердей Ревью», — и умные, и дурацкие. Да, кроссворды. Египетский фараон, известный своими сокровищами, десять букв. Тутанхамон. Одно из Великих озер, три буквы. Эри! Ну, это ерунда. А вот, например, пятнадцать букв — древняя столица в Средиземноморье. Тут надо пораскинуть мозгами! Константинополь.
— Имя из пяти букв. Свой в доску, лучший друг, образцовый муж, скрипач-виртуоз.
— Генри?
— Угадал. Это ты. — Стив Ральфс, улыбаясь, поднес к губам стакан.
— В таком случае мне остается только надеть шляпу и откланяться. Впрочем, я пришел без шляпы. Ну, не важно.
У Стива Ральфса вырвался какой-то сдавленный звук.
— Что это было? — забеспокоился Генри, наклонился к нему и прислушался.
— Не сдержал рыданий, Генри.
— Молодец! Мне уже лучше. Поверь, это согревает мое изболевшееся сердце. Будь добр…
— «…повторяй эту попытку хотя бы пару раз в неделю на протяжении следующего года». Я не ошибся?
— Мне, право, неловко…
— Постараюсь, Генри. — У Стива Ральфса опять застрял комок в горле. Он поспешил залить его глотком виски. — Знаешь, что мне пришло в голову? Позвоню-ка я Эвелине. Скажу, что пишу о тебе книгу и хочу получить твои дневники, записи, клюшки для гольфа, очки и прочие мелочи, а сам буду раз в неделю их перебирать и скорбеть о тебе. Не возражаешь?
— Да ты голова! Вот что значит настоящая дружба. — Генри Гроссбок просиял. На его щеках даже проступил румянец. Допив виски до последней капли, он поднялся с кресла.
У двери что-то заставило его обернуться и в упор посмотреть на Стива Ральфса.
— Святые угодники, неужели это слезы?
— А что же еще, Генри?
— Давай, давай. Уже лучше. До Эвелины, конечно, далеко, да и рыдания глуховаты. Но сойдет и так. Прими мою благодарность.
— Не говори глупостей, Генри.
— Ну, хорошего понемножку. — Генри отворил дверь. — До скорой встречи.
— Не будем торопить события, Генри.
— В каком смысле? Ах, вот ты о чем! Конечно не будем. Счастливо, дружище.
— И тебе счастливо, Генри. — Из горла того, кто помоложе, вырвался еще один подозрительный звук.
— Продолжай в том же духе, — улыбнулся Генри. — Чтобы я спокойно прошел по коридору. Ну, как говаривал Граучо Маркс…
С этими словами он исчез. Дверь захлопнулась.
Медленно подойдя к телефону, Стив Ральфс примостился на стуле и набрал номер.
На другом конце провода раздался щелчок; в трубке зазвучал голос.
Стив Ральфс утер глаза тыльной стороной ладони и, помолчав, произнес:
— Эвелина?
Дом разделившийся
House Divided, 1997 год
Переводчик: Е. Петрова
Тонкие пальцы пятнадцатилетней девочки порхали над пуговицами брюк Криса, словно мотыльки, влекомые к огню. В темноте комнаты Крис слышал ее шепот, но ничего не значащие слова забывались, едва она успевала их произнести.
Губы Вивиан были удивительно нежными. Крису чудилось, будто все это — просто сон. В темноте разворачивалась невидимая ему пантомима. Вивиан сама погасила все светильники. Этот вечер начался так же, как и любой другой. Крис и его брат Лео поднялись на второй этаж вместе со своими двоюродными сестрами Вивиан и Ширли. Обе девочки были светловолосы и улыбчивы. Лео в свои шестнадцать оставался на редкость нескладным. Крису исполнилось двенадцать, и он ничего не знал о том, что в теплой пантомиме живут ночные мотыльки, равно как и о том, что у него внутри горит неведомый доселе огонь, к которому может потянуться девочка. Ширли было почти одиннадцать; она отличалась невероятной любознательностью. Но главной заводилой выступала Вивиан, которая к своим пятнадцати годам уже кое-что смыслила в этой жизни.
Крис и Лео приехали на машине с родителями; оба хранили серьезный вид, как и подобало в таких серьезных обстоятельствах. Вслед за мамой и папой они молча вошли в дом Джонсонов на Баттрик-стрит, где уже собрались все родственники, застыв в молчаливом ожидании. Дядя Эйнар неотрывно глядел на телефон, а его большие руки, лежащие на коленях, сами собой подрагивали, как два неспокойных зверя.
У каждого из входящих возникало такое ощущение, будто он попал в больничный вестибюль. И все потому, что дядя Лестер был в крайне тяжелом состоянии. В любую минуту могли позвонить из больницы. Лестер отправился на охоту и получил ранение в живот; уже трое суток он лежал без сознания. Родственники хотели быть вместе, когда придет известие о кончине дяди Лестера. Его три сестры и двое братьев присутствовали со своими семьями.
Все разговаривали вполголоса; выждав для приличия какое-то время, Вивиан тихонько обратилась к матери:
— Мама, можно мы пойдем наверх, чтобы вам не мешать? Будем рассказывать страшные истории.
— Страшные истории, — пробормотал дядя Эйнар. — Самое подходящее занятие для такого случая. Страшные истории.
Мама Вивиан не возражала:
— Ступайте, только тихо. Чтобы никакого шума.
— Конечно, мэм, — пообещали Крис и Лео.
Они на цыпочках вышли из комнаты. Никто этого не заметил. Если бы по комнате проплыли четыре невидимых призрака, им бы уделили ровно столько же внимания.
Наверху, в комнате Вивиан, у стены стояла низкая кушетка, по стенам красовались репродукции с цветами, а на туалетном столике был разложен отрез розового жатого шелка на юбку. Здесь же был дневник в зеленом кожаном переплете, с заманчивой надписью, но при этом надежно защищенный маленьким замочком; на обложке виднелись следы пудры. В воздухе витал удивительно легкий и приятный запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9