Прислушался к притихшей обезлюдевшей дороге, которая на самом деле не такая уж тихая. На сотни непроглядных ирландских миль я увидел тысячи перекрестков, затянутых тыщей густых туманов, а на них — тысячи видений в твидовых кепках и серых шарфах, от которых разит «Гиннессом», летящих по воздуху, распевающих, орущих песни.
Я моргнул. Видения исчезли. Дорога замерла в ожидании, опустевшая и темная.
Я сделал глубокий вдох, зажмурился, натянул на уши кепи, оседлал свой велосипед и покатил по противоположной стороне дороги навстречу здравому смыслу, найти который мне было не суждено.
Глава 5
Я постучал, и дверь широко распахнулась.
Мой режиссер стоял в ботинках и рейтузах для верховой езды, в шелковой рубахе с расстегнутым воротом для демонстрации эскотского шейного платка. Увидев меня, он вытаращил глаза. Его обезьяний рот приоткрылся на несколько дюймов, и из легких вырвался сдобренный алкоголем воздух.
— Чтоб я сдох! — воскликнул он. — Это ты!
— Я, — смиренно признался я.
— Опаздываешь! Ты в порядке? Что тебя задержало?
Я показал на дорогу за спиной.
— Ирландия, — сказал я.
— Боже. Тогда понятно. Добро пожаловать!
Он втащил меня внутрь. Дверь захлопнулась.
— Тебе не помешает выпить?
— А-а, — вырвалось у меня, затем, вспомнив новоприобретенный ирландский говорок, я ответил изысканно: — Да, сэр.
Пока Джон, его жена Рики и я сидели за обеденным столом, я пристально разглядывал убиенных птичек на теплом блюде, со свернутыми шеями и полузакрытыми глазками-бусинками, потом сказал:
— Можно предложить?
— Валяй, парень.
— Речь о парсе Федалле, персонаже, который проходит по всему роману. Он портит «Моби Дика».
— Федалла? А этот! Ну и…?
— Вы не против, если мы прямо сейчас, за бокалом вашего вина, отдадим самые лучшие строки Ахаву и выбросим Федаллу за борт?
Мой режиссер поднял свой бокал:
— Выбросим!
Снаружи погода стала проясняться, трава пышнела и зеленела в темноте за окнами, и я заливался теплой краской от мысли, что я в самом деле нахожусь здесь, рассматривая своего героя, воображая невероятную будущность сценариста, работающего на гения.
В какой-то момент за обедом возникла тема Испании, почти мимоходом, или, может, Джон сам упомянул ее.
Я заметил, как Рики вся напряглась и перестала есть, затем продолжила ковыряться в тарелке, пока Джон разглагольствовал про Хемингуэя и корриду, Франко и путешествия в Мадрид, в Барселону и обратно.
— Мы там были месяц назад, — сказал Джон. — Тебе определенно нужно туда съездить, малыш, — сказал он. — Прекрасная страна. Замечательный народ. Двадцать тяжких лет, но они встают на ноги. Кстати, у нас там случилось маленькое происшествие. А, Рики? Небольшое недоразумение.
Рики стала подниматься из-за стола с тарелкой в руке, и нож со звоном упал на стол.
— Почему бы тебе не рассказать нам об этом, дорогая? — спросил Джон.
— Нет, я… — сказала Рики.
— Расскажи нам, что приключилось на границе, — сказал Джон.
Его слова были настолько вески, что Рики села, сделав паузу, чтобы справиться со своим дыханием, она глубоко вздохнула и произнесла:
— Мы возвращались из Барселоны, и нам повстречался испанец без документов, который хотел попасть во Францию и хотел, чтобы мы с Джоном провезли его через границу в нашей машине под ковром на заднем сиденье, и Джон сказал, что не против, и испанец сказал, ну пожалуйста, а я сказала, Боже мой, если они, пограничники, разнюхают и поймают нас, то задержат, может, посадят в тюрьму, а вы знаете, какие там тюрьмы, сидишь там днями, неделями, а может, вечно, и тогда я сказала — нет, ни в коем случае. Испанец умолял, Джон говорил, что это дело чести, что мы должны это сделать, помочь этому бедному человеку, а я сказала, что очень сожалею, но не собираюсь ставить под удар детей. Что если меня посадят, а дети попадут в чужие руки на множество часов и дней, то кто им объяснит… а Джон настаивал, ну, короче, получилась ссора…
— Все очень просто, — сказал Джон. — Ты перетрусила.
— Ничего подобного, — возразила Рики, подняв глаза.
— А я говорю, ты сдрейфила, — сказал Джон, — ясно как божий день. Пришлось оставить бедного сукина сына, потому что у моей жены не хватило мужества перевезти его.
— А откуда ты знаешь, что он не преступник, Джон, — сказала Рики. — Какой-нибудь беглый политический, тогда бы нас упекли навечно…
— Все равно струсила. — Джон раскурил сигару и подался вперед, сверля глазами жену на дальнем конце стола, за много миль. — Мне претит сама мысль, что я женат на женщине, начисто лишенной смелости. А тебе, малыш, не было бы противно?
Я откинулся на спинку стула, с полным ртом пищи, которую не мог ни прожевать, ни проглотить.
Я взглянул на своего гениального работодателя, потом на его жену, затем снова на Джона и снова на Рики.
Она опустила голову,
— Трусиха, — сказал Джон в последний раз и выпустил дым.
Я смотрел на умерщвленную птицу, что лежала на моей тарелке, и вспомнил один случай, который казался давнишней историей.
В августе я, околдованный, забрел в книжный магазин на Беверли-Хиллз в поисках издания «Моби Дика» малого формата. Экземпляр, который был у меня дома, был слишком громоздким для путешествий. Мне нужно было нечто компактное. Я поделился с хозяином магазина мыслями о том, как это здорово — писать сценарии и странствовать.
Пока я, зачарованный, говорил все это, некая женщина в углу магазина повернулась ко мне и совершенно явственно произнесла:
— Не отправляйтесь в это путешествие.
Это был Илия у трапа «Пекода», предостерегающий Квикега и Измаила не ходить вслед за Ахавом в кругосветное странствие:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12