Джордж Смит, оставляя следы на влажном песке, смотрел по сторонам и в конце концов увидел впереди человека. Приблизившись, Джордж Смит заметил, что загорелый незнакомец продвигался вдоль берега, нагнувшись. При еще более близком рассмотрении Джорджу Смиту стало очевидно, чем именно занят незнакомец. Джордж Смит усмехнулся. Разумеется, это так... Один на всем пляже, сколько же ему лет? Шестьдесят пять? Семьдесят? Пожилой человек выводит каракули на песке... Как разлетается песок! Как стремительно возникают причудливые изображения! Как...
Джордж Смит сделал еще один шаг и остановился, не шевелясь.
Незнакомец все чертил и чертил, он, казалось, не чувствовал, что кто-то неожиданно встал между ним и миром его рисунков. К этому моменту он был настолько очарован своим уединенным творчеством, что взорвись в бухте глубинная бомба, она не остановила бы полет его руки и не заставила б оглянуться.
Джордж Смит смотрел на песок. Прошло много времени, и, глядя вниз, он стал трепетать.
Ибо там, на ровном берегу, были греческие львы и средиземноморские козы, девушки с телами из золотистого песка и сатиры, играющие на резных ножках, дети, которые, танцуя, осыпали цветами берег, и прыгающие им вслед ягнята, юные музыканты с арфами и лирами, бешено проносящиеся по просторным лугам, мимо вулканов и разрушенных храмов.
Человек, не разгибая спины и обливаясь потом, выводил узоры на песке, и непрерывная линия рисунков стекала с его пальцев по деревянной палочке на берег.
Он кряхтел, топтался вокруг своих созданий, что-то бормотал и наносил новые штрихи; иногда он останавливался, но тут же спешил дальше, боясь, что вакханалия не успеет завершиться до захода солнца. По линии берега на двадцать, на тридцать ярдов одна за другой появлялись нимфы, и дриады, иероглифы оживали, превращаясь в прохладные летние ключи. Песок под угасающими лучами солнца приобрел оттенок расплавленной меди, и на этом песке сейчас было высечено послание, которое человек любой нации во все времена мог бы прочесть без труда и долгие годы переживать впечатление от него. Все здесь кружилось и парило, подчиняясь своим собственным, удивительным законам. Тут брызжет вино из-под ног дочерей виноделов, мнущих кроваво-красный виноград, там из дымящихся водоемов вырастают окаменелые чудовища, в то время как воздушные змеи питают зловониями густые белые облака, там...
Художник остановился.
Джордж Смит отступил назад и замер.
Художник поднял глаза и удивился, заметив так близко от себя человека. Он стоял, переводя глаза с Джорджа Смита на свои творения, черневшие на берегу. Наконец он улыбнулся и виновато пожал плечами, как бы объясняя: "Смотрите, что я сделал! Какое ребячество, не правда ли? Но вы будете так добры, что извините мою слабость? В какой-то день все мы бываем глупыми детьми, и вы тоже, наверно? Так позвольте же эту шалость старому глупцу! Спасибо, спасибо..."
Но Джордж Смит мог только смотреть на невысокого человека с темной кожей и ясными усталыми глазами и лишь про себя прошептать его имя.
Так они стояли еще секунд пять: Джордж Смит - прикованный взглядом к песчаной фреске, художник - наблюдающий за ним с веселым любопытством.
Джордж Смит открыл рот и закрыл его, поднял руку и опустил. Он сделал шаг по направлению к рисункам и снова отступил. Потом он медленно направился вдоль линии фигурок, подобно человеку, зачарованному зрелищем прекрасных древних статуй. Глаза Джорджа Смита не мигали, рука хотела прикоснуться и не прикоснулась. Ему хотелось бежать, но он не побежал.
Вдруг он взглянул на отель. Да, бежать! Бежать как можно быстрее! Зачем? Схватить совок, копать, спасти, сохранить кусок этого быстро рассыпающегося песка! Найти реставратора, мчаться сюда с парнасским гипсом, чтобы отлить форму хотя бы ничтожной части этого? Нет, нет... Глупо... Или?.. Взгляд Джорджа Смита впился в окно их номера. Фотоаппарат! Бежать туда, лететь с ним обратно на берег и спешить вдоль драгоценного бордюра, щелкая, без устали снимая кадр за кадром, пока...
Джордж Смит стремительно повернулся к солнцу. Оно слабо мерцало на лице, глаза Джорджа Смита казались маленькими частицами этого огня. Солнце уже наполовину погрузилось в воду, и Джордж Смит знал, что через несколько секунд оно исчезнет.
Художник подошел ближе и смотрел сейчас в лицо Джорджу Смиту так дружелюбно, словно угадывал все его мысли. Вот он слегка покачал головой. Вот палочка от мороженого выпала из его руки. Вот он попрощался с Джорджем Смитом - доброй ночи, доброй ночи. Вот он пошел прочь, к югу.
Джордж Смит стоял, глядя ему вслед. И спустя минуту он начал делать то, что только возможно было сделать в его положении. Он отправился в путь вдоль берега, мимо верениц фавнов и сатиров, пляшущих единорогов и пьяных от вина и счастья девушек. Он прошел долгий путь, не отрывая глаз от бушующей вакханалии. А когда он дошел до конца, то повернулся и двинулся в обратном направлении, всматриваясь в песок так пристально, будто искал потерянную вещь. Так он бродил до тех пор, пока темнота не скрыла от него картины на песке.
Джордж Смит сел за стол ужинать.
- Ты опаздываешь, - сказала жена. - Мне пришлось спуститься одной, я была голодна.
- Ты правильно сделала, - сказал он.
- Было что-нибудь интересное во время твоей прогулки? - спросила она.
- Нет, - сказал он.
- Ты странно выглядишь, Джордж. Мне кажется, ты сегодня заплыл слишком далеко и чуть не утонул. Я вижу по твоему лицу, что это так. Ты заплывал ведь сегодня слишком далеко, Джордж?
- Да, - сказал он.
- Прошу тебя, больше никогда этого не делай, - сказала она, изучая его лицо.
1 2 3