Мало-помалу животное умиротворение растеклось по всем членам, потом глаза застлала сонливость. Я почувствовал себя намного лучше. Я находился далеко. Один. Что такое любовь, если хорошенько поразмыслить? Я искал ответа, но тщетно. Для него потребовались бы слова, много слов, а молчание так приятно.
Неужели я уснул? Тень внезапно расширилась. Она достигла середины мостовой. Я чувствовал себя лучше. «Они пьют последний стакан перед возвращением в Париж. Я тоже пью. Мы пьем все вместе, как добрые друзья. В конце концов, почему бы нам и не делить одну женщину?» Я расплачиваюсь и снова пускаюсь в путь. Самое трудное позади. Но мне не хватает мужества на то, чтобы подняться к себе, на то, чтобы притворяться… Если она заговорит о своем отце, я залеплю ей пощечину. У нее будет время предупредить другого, а ведь именно этот другой мне и нужен!
Я позвонил в полвосьмого. Она уже вернулась. Я в двух словах сообщил, что приеду поздно, возможно, после полуночи. И снова принялся бродить, на этот раз по набережной Сены, потому что свежесть, исходящая от реки, действовала на меня благотворно. Я снова играл в тайные игры своего детства… Например, я — бутылка, брошенная в море. Я плыву себе по воле волн, тону в водовороте, опускаясь до самого черного дна океана, а потом разом всплываю на поверхность. Тут за мной наблюдает птица. Но того послания, какое я несу с собой, никто никогда не прочтет.
Это был один из тех вечеров, какие я любил, весь прочерченный красными линиями габаритных огней, и, если бы машины не создавали такого шума, можно было бы расслышать крики стрижей. Я сел на скамейку, откуда виднелись башни собора Парижской Богоматери, окрашенные в волнующие полутона. А потом пришла ночь, которая бередила сердце. И спустя долгое время час настал. У меня заболели ноги, и я медленным шагом кратчайшим путем вернулся к себе домой.
Матильда спала. Я потихоньку разделся и скользнул под одеяло рядом с ней. Ее тело внушало мне ужас. Я мгновенно провалился в тяжелый сон, который меня отпустил, когда за окном уже сверкал день. Когда я встал, квартира была пуста, но Матильда перед уходом вывела губной помадой на зеркале в ванной: «Пока. Я тебя люблю». Я попытался стереть надпись с размаху губкой. Но получилась алая мазня, кровавая пелена, сквозь которую проглядывало мое перекошенное лицо… Первая картина моего преступления. Я снова вскипел от гнева. Залпом выпил свой кофе и, наскоро приняв душ, направился к Мерлену. Наконец-то я узнаю правду.
Три четверти часа спустя я предстал перед ним в его кабинете, где пахло стылым табаком.
— Я собрал более чем достаточную информацию, — сказал Мерлен. — Вот она. Его ладонь прижимала машинописные листки.
— Я кратко изложу вам отчет своего агента. Итак, в понедельник утром ваша жена села в машину и поехала на стоянку на площади Инвалидов. Затем она встретилась с мужчиной, который ждал ее в голубой малолитражке, припаркованной там же.
— Кто он?
— Все в свое время! В нашей профессии узнать все с первого захода невозможно. Я еще не знаю имени этого человека. Но скоро узнаю. Однако могу вам сообщить уже сейчас, что речь идет о мужчине лет тридцати, брюнете с пышной шевелюрой, очень элегантном… Машина поехала на большой скорости и остановилась в Ла-Рош-Гюйоне, где наша парочка пообедала в ресторане «Золотая рыбка», прямо напротив замка, если вы представляете себе это место. Часа в два они опять сели в машину и проехали около километра в сторону Отроша. Мужчина открыл ворота в усадьбу слева, сразу же за перекрестком. На дощечке надпись: «Глицинии». С дороги видны парк и крыша просторной виллы, другой стороной выходящей к Сене. Парочка уехала оттуда в пять тридцать. На стоянке ваша жена пересела в свою машину и прямиком вернулась к себе домой. Погодите… я предвижу ваш вопрос: номер этой малолитражки. Так вот, это номер 1189 — FV75. У меня там в префектуре друг; к сожалению, ближайшие несколько дней его не будет. Мы узнаем у него, кто хозяин этой машины. Чуточку терпения… Я продолжаю. Вторник, среда, четверг — ничего примечательного. Ваша жена ходила за покупками, здесь подробный отчет о ее перемещениях… Ничего интересного… Но вот вчера…
— Она собиралась проведать своего отца.
— То-то и оно! Сценарий понедельника повторился один к одному… Парковка у Инвалидов… автострада… Мант… Ла-Рош-Гюйон… «Золотая рыбка»… Затем вилла «Глицинии». Но тут мой агент, желая побольше узнать о поместье… обошел его кругом и умудрился, вскарабкавшись по стене со стороны Сены, сфотографировать виллу… Более того, с помощью телеобъектива ему удалось сделать вот этот снимок.
Мерлен пододвинул ко мне чуть выгнутый глянцевый прямоугольник, и тут мое сердце остановилось. Я увидел Матильду на балконе, завернутую в купальный халат, распахнутый на груди. Явно надетый на голое тело. Она курила и, повернув голову, похоже, разговаривала с кем-то, кто находился в спальне.
— Комментарии излишни, не так ли? — спросил Мерлен. — Вы сможете развестись с ней, когда пожелаете.
Я шевелил губами, но не мог выговорить ни слова. Мерлен отнял у меня фотографию, подколол ее к рапорту, который, сложив вчетверо, сунул в конверт.
— Могу вас заверить, — добавил он, — что наши подопечные ни о чем не подозревают. Мой агент действовал очень умело… Я подготовил вам небольшой счетец. Бросив на него взгляд, я выписал чек. Теперь мне было плевать на деньги.
— Заходите в среду. Я смогу сообщить вам имя этого господина.
Среда! Несомненно, к среде этого господина уже не будет в живых. Я убью его раньше. Я выходил из помещения почти ощупью. Образ Матильды на балконе плясал у меня перед глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49