Сидони не верила своим ушам. Джордж никогда так холодно не разговаривал с ней. Она уже набрала воздуха, чтобы достойно ответить ему, но вместо этого разразилась слезами.Брат тут же оказался рядом, прижал ее к себе.– Не плачь, Сид! Ради Бога, прости меня. Прости.– Мои швы, Джордж, – рыдала она.Кембл осторожно выпустил ее из объятий.– Сидони, зачем ты этим занимаешься?– Это… это трудно объяснить, – выдавила она сквозь рыдания.– А ты попробуй.Он поднес ей к лицу носовой платок, чтобы сестра, как в детстве, могла высморкаться. И Сидони попыталась рассказать ему все. Как почувствовала усталость от жизни, свою бес полезность. О душевной боли после измены Пьера и его смерти впоследствии. Лондон воскресил в памяти слишком много воспоминаний о матери, она даже стала думать, что возвращение домой, было, ошибкой. Все это, казалось, подталкивало ее к действию. И после одного случая на улице она поняла, что нужно делать.Как-то днем она стояла перед витриной на Бонд-стрит в тщетной надежде, что новая шляпа может изменить ее жизнь или хотя бы утешить ее. Тут из магазина дамских шляп вышел надменный джентльмен, сопровождавший изящную, благовоспитанную леди. К нему бросилась испуганная беременная служанка, но джентльмен просто отодвинул ее с дороги и помог леди сесть в фаэтон.– Неужели вы позволите своему ребенку умереть с голоду? – прошептала служанка.Человек засмеялся и подстегнул великолепную пару лошадей.– Шлюхи! – бросил он, с презрением глядя на нее сверху. – У них столько клиентов, что они даже не могут их различить.Девушка выглядела так, словно ее ударили, а потом зарыдала. Красивая леди оглянулась с выражением жалости и брезгливости. Что-то внутри у Сидони щелкнуло. Душевная опустошенность сменилась праведным негодованием. Она узнала имя джентльмена, и так родился Черный Ангел. Теперь опозоренная служанка имеет четыреста фунтов в трехпроцентных бумагах и коттедж у болот.Неласково оглядев сестру, Кембл принялся ходить по комнате.– Пожалуйста, дорогая, продолжай.Сидони выложила брату остальное, умолчав, разумеется, об участии Жан-Клода. Рассказала о женщинах, которым помогла, о деньгах, которые часто передавала обществу «Назарет», всегда приходя во вдовьем трауре и под |устой вуалью.– Общество «Назарет», – повторил Джордж. – Будь осторожна, моя дорогая. Там добровольно сотрудничают отнюдь не глупые дамы.Сидони вспомнила проницательный взгляд леди Кертон. Да, совсем не глупые. Она закончила свое повествование рассказом о синяках на лице Эми Хеннеди, о том, как следила в парке за маркизом Бодли.– Господи! – воскликнул Джордж, побледнев. Он сел на кровать и взял сестру за руки. – Послушай меня, Сидони. Ты даже не представляешь, насколько опасна твоя беготня в Сент-Джеймс-парке.– Я умею обращаться с людьми вроде Бодли.– Нет, глупая, не умеешь. Этот Бодли – не один из твоих испорченных, праздных аристократов. Он ведет жизнь, о которой ты ничего не знаешь, и молю Бога, чтоб никогда не узнала. Ты не можешь понять законы его мира. Это мир содержательниц публичных домов, сутенеров, мир детской проституции. Они убьют, не моргнув глазом даже ребенка, и спокойно пойдут дальше. Ты не понимаешь всей опасности.– Да? – Сидони подняла брови. – А ты понимаешь?– Не забывай, я с четырнадцати лет живу самостоятельно.– В мире сутенеров и тому подобное? – настойчиво спросила она.– Да, примерно так, – сердито процедил брат.– Тебе незачем было жить самостоятельно, Джордж. Ты мог вернуться домой. К матери, ко мне. Ведь жизнь с нами была бы наверняка лучше твоей прежней?Джордж молчал. И его молчание испугало Сидони, она даже подумала, что непоправимо испортила отношения с братом.– Полагаю, да, – наконец сказал он. – Мне следовало бы вернуться домой, Сид. Но я был молод и горд. Ненавидел отца. Ненавидел его визиты. Его ложь и все, что он сделал нам. Всем нам, включая мать. Господи, ее было так легко уговорить лестью. Она была так управляема.– Так безрассудна, – тихо добавила Сидони.– Да. И это тоже.– Джордж, а ты знал… людей вроде Бодли?– Я научился их сторониться, – мрачно ответил брат. – И, делая это, научился жестокости, единственному способу выжить на улицах, Сид.– Однажды мама сказала, – чуть слышно прошептала она, – что ты продал себя, Джордж. Богатым людям. И еще сказала, что ты сделал это намеренно. Чтобы опозорить своего отца.– Что бы я ни сделал, я делал то, к чему вынуждала меня жизнь, – процедил Кембл. – И, ей-богу, я поменял имя. Взял первое, которое пришло в голову, и на десятилетия перестал быть Жоржем Буше. И я сделал то, чего никогда в жизни не делали ни мать, ни отец. Я всего добился собственным умом, своей настойчивостью, в поте лица своего.– Джордж, – прошептала Сидони, протягивая к нему руку. – Я никогда тебя не стыдилась.Брат, видимо, не слышал ее.– Да, возможно, я был вором и преступником, но я работал, прокладывая себе дорогу в жизни, моя дорогая. Кто-то может сказать, что я был Жигало. А мне плевать. Изящество и вкус я перенял у людей, которые лучше всех одевались в городе. Став владельцем магазина, я разбогател через три года. И все это потому, что никогда не забывал уроков, полученных на улице… от людей вроде Бодли. Нет, Сид, я не буду таким, как отец. Не буду герцогом Гравенелем. Но кем бы я ни был, я добился всего сам. Я не ждал, что мне дарует это моя голубая кровь. И как бы люди ни называли меня за моей спиной, они не посмеют сказать мне это в лицо.– Никто себе этого не позволит, Джордж, – прошептала Сидони, чувствуя подступающие слезы. – Да никто и не захочет.Брат горько засмеялся.– Девеллин хочет, – сказал он. – Я видел это в Ковент-Гардене по его глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79