– Ты раньше зашивал кому-нибудь раны, или моя была первой?
В раздражении он откусил кусок хлеба и тщательно его прожевал, прежде чем ответить.
– Конечно, я зашивал людей и раньше. Кто еще мог это сделать?
Охваченная возбуждением Анника отказалась от предложенного им хлеба, но взяла бутылку с вином, и, поднеся ее ко рту, машинально сделала большой глоток.
Бак уставился на нее в изумлении. Вот это да! Ну и женщина!
– А как все было в те дни, когда ты охотился на бизонов?
– Было что?
– Тебе приходилось тогда кого-нибудь оперировать? Я имею в виду, кого-нибудь не из членов твоей семьи?
Мгновение поколебавшись, он ответил:
– Ну… в общем, да.
– Кого?
Бак пожал плечами.
– Не могу сказать точно.
– И почему это сделал ты, а не кто-то другой?
– Потому.
– Потому что это получалось у тебя лучше, ведь так?
Отец говорил всем вокруг то же самое, но он не собирался признаваться в этом Аннике.
– Я права? – Она явно ждала от него ответа.
– Идем, Анника.
– Откуда ты так много знаешь о травах, мазях и настоях, которые готовишь?
Как мог он объяснить ей, что он, похоже, всегда умел лечить людей? Он схватывал, казалось, все на лету. Его Ма была повитухой и выращивала лечебные травы везде, где бы они ни жили, поскольку жители гор всегда обращались к ней, если заболевали. Когда же его Па забрал их и они покинули свой дом, он еще многому научился, путешествуя по стране. Он собирал цветы и травы, в каких могла возникнуть нужда, и экспериментировал с незнакомыми образчиками. Он всегда заботился о них всех: о Па, Сисси и Пэтси. И упустил их всех троих.
– В этом нет ничего невозможного, – продолжала Анника давить на него.
Бак вздохнул. Вздох был тяжелым и глубоким. Неужели она никогда не успокоится?
Его вздох лучше всяких слов сказал Аннике, что она зашла слишком далеко, и он опять замкнулся в себе. Вспомнив об отце и его вечных расспросах, она пожалела, что вообще заговорила с Баком о возможном выборе им врачебной карьеры. В конце концов, чтобы стать врачом, ему потребуется учиться много месяцев, даже лет в университете или медицинском колледже. А для этого нужны деньги. К тому же кто-то должен будет заботиться о Бейби-Баттонз, пока он учится. И потом, ему тогда придется покинуть свою драгоценную долину.
Вне всякого сомнения, Бак Скотт ни от кого не примет милостыни. В особенности от нее. И она слишком хорошо его знала, чтобы понимать, что он не захочет уехать из Блу-Крик.
– Ты будешь есть или разговаривать? – Он посадил Баттонз себе на колени и протянул ей второй кусок хлеба с вяленым мясом.
– Я не хочу есть, – ответила Анника и вновь потянулась к бутылке.
– Поосторожнее с этим. Я не смогу нести вас двоих.
– За меня не беспокойся, – сказала она, чувствуя, как по всему телу разливается приятное тепло.
Бак протянул руку к бутылке со сливовой наливкой. Может, как следует выпив, он наконец сумеет забыть о своих старых, невозможных мечтах, которые она пробудила в его душе своими расспросами? Он окинул взглядом залитую солнцем поляну, ветви сосен и островки тающего снега, которые, казалось, отступали назад, в тень деревьев, прямо у него на глазах. Поднеся бутылку ко рту, он сделал большой глоток. Хорошо бы наливка помогла ему забыть о том, что Анника Сторм очень скоро его покинет, перестав терзать своими постоянными расспросами.
Как только солнце скрылось за горой, на поляне сразу же похолодало. Бак с Баттонз на руках начал спускаться по склону, и Анника, сложив остатки ленча, последовала за ними. К тому времени, когда они достигли хижины, Баттонз уже крепко спала на плече у Бака.
– Огонь погас, – сказала Анника, когда они вошли в темную холодную комнату. Она энергично потерла себя по плечам и пока решила не снимать пальто. Бак положил Бейби-Баттонз не раздевая на кровать и занялся камином.
Холодный дом казался нежилым. Пока Бак разжигал огонь, Анника засветила лампы. Вскоре воздух в комнате потеплел, и она сняла с себя пальто и повесила его на крючок рядом с курткой Бака.
– Хочешь есть?
– Я съел достаточно днем.
Анника убрала остатки хлеба в хлебницу и встряхнула полотенце, в котором остались крошки. Поскольку делать ей было больше нечего, она взяла свой дневник, чернильницу с пером и села за стол с намерением записать свои мысли.
Бак уселся за противоположным концом стола, вылил остатки наливки себе в кружку и откинулся на спинку стула, протянув ноги к огню. Взгляд его был прикован к Аннике, делающей записи в своем дневнике, и, хотя ему не было видно, что она пишет, он различал красивые аккуратные буквы, которые выводило ее перо на белой бумаге.
Неожиданно Анника подняла голову и увидела, что он пристально смотрит на нее поверх края кружки.
Встретившись с ней взглядом, он заметил:
– Перевал очистится от снега через пару дней.
У нее на глазах выступили слезы. Она тут же опустила голову и несколько раз яростно моргнула. Слезы упали на страницу и расплылись по аккуратно написанным строчкам. Не в силах смотреть ему в глаза, она обвела взглядом комнату: толстую деревянную доску над камином, на которой стояли жестяные банки и горшочки с травяными настоями и мазями, грязный пол под ней, метлу в углу. Она была готова смотреть куда угодно, но только не на него.
Бак видел, что она прилагает неимоверные усилия, стараясь не плакать, но слезы так и текут из глаз, не замечаемые ею, у нее по щекам. Вид ее страданий не доставлял ему ни малейшего удовольствия, поскольку у него самого еще никогда в жизни не было так тяжело на душе. Залпом он осушил кружку и со стуком поставил ее на стол.
Анника вздрогнула от неожиданного звука, прорезавшего царившую в комнате напряженную тишину, и отложила в сторону перо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130