Он опасался, что, если внести их внутрь, в его вещи заползут клопы и вши, которыми кишела землянка.
Хантер подбросил в огонь остатки хвороста, еще валявшиеся возле очага, удивляясь, как умирающий старик вообще ухитрился его собрать. Выйдя за дверь, он с наслаждением подставил лицо обжигающему ветру и наполнил легкие свежим холодным воздухом, пытаясь избавиться от тягостных воспоминаний об ужасном зловонии, царившем внутри.
Разгрузка снаряжения и обустройство животных настолько стали частью его повседневной жизни, что не требовали от него ни больших усилий, ни напряжения мысли. Взяв удочку, Хантер направился к небольшой речушке, протекавшей поблизости. Ему крупно повезло, и он поймал две большие форели с чешуей, отливавшей всеми цветами радуги. Нанизав рыб на бечевку, он отнес их под навес, где оставил свой котелок.
Хантер развел костер на открытом месте между сараюшкой, куда поместил лошадей, и землянкой. Вскипятив воду, он сварил форель. Покончив с рыбой, Хантер внимательно осмотрел место между двумя строениями, раздумывая, нельзя ли соорудить здесь убежище для себя – с помощью ветвей и брезента смастерить навес, который соединил бы сарай с хижиной. Уж лучше ночевать здесь, чем в грязной каморке.
Хантер приберег немного рыбы для Чарли, хотя сомневался, что старик сможет съесть больше, чем кусочек или два. Подняв еще теплый котелок, он пожалел, что совесть не позволяет ему избежать возвращения в смрадную лачугу.
Там было тихо, как в обители смерти. Огонь почти погас. С котелком в руке Хантер остановился у постели, глядя на то, что оставалось от Чарли Тейта.
– Я приготовил форель. – Хантер заглянул в котелок.
Черный невидящий рыбий глаз смотрел на него оттуда.
Сухие губы старика шевельнулись.
– Я не могу… есть. Ничего… в горло не лезет.
Чувствуя полную беспомощность, Хантер поставил котелок на стол.
– Я все думал… – задыхаясь, произнес Чарли. – Человек… о многом думает… когда умирает. Кто вы… такой… Хантер Бун?
Три месяца назад Хантер думал, что знает ответ, теперь же сомневался, что он независимый одиночка, а не просто одинокий человек.
Он решил, что старику хочется с кем-то поговорить, что ему нужно занять чем-то свои мысли, чтобы отвлечься от боли.
– Я родом из Пенсильвании, перебрался в Кентукки. Нашел место на Миссисипи для семьи моего брата. Основал факторию. Когда туда начало прибывать все больше и больше народу, я почувствовал, что нужно двигаться дальше. Так я очутился здесь.
Старик дышал с трудом, хриплые прерывистые звуки вырывались из его горла.
– Страсть к путешествиям, – прошептал он.
– Видимо, так. – Хантер пожал плечами и подтащил стул к кровати. – Я не представляю себя ведущим оседлую жизнь.
– Не представляете?
– Нет, – ответил Хантер. Неясное смущающее чувство охватило его.
Чувство, которое он не осмеливался признать и не хотел даже думать о нем.
– Возвращайтесь…
Слова прозвучали тихо, еле слышно. Хантер склонился ниже, задержав дыхание, чтобы не вдыхать смрад.
– Что вы сказали?
– Возвращайтесь, по… пока не стало… слишком поздно. Такая жизнь… хороша, когда вы… молоды и сильны. Но… – Чарли содрогнулся, – какой… от этого… толк?.. Вы исследуете… еще одну реку… подниметесь еще на… одну гору. Все они… покажутся вам… одинаковыми… спустя какое-то время.
Слова старика так точно соответствовали собственным мыслям Хантера, все чаще посещавшим его последнее время, что он даже подумал, не способен ли Чарли Тейт читать мысли.
– Придет время, когда… вам чертовски надоест… прислушиваться… к биению… собственного сердца. – Захлебнувшись в приступе изнурительного кашля, Чарли поднес к губам трясущуюся руку и стряхнул кровавую слюну.
Хантер вытер вспотевшие ладони о бедра и оглядел убогую каморку.
– Поберегите свои силы, старик.
Сдавленный хриплый смех вырвался из горла Тейта.
– Ради чего? Я умираю… Что толку от… моей жизни, если… я не могу никому передать то… что узнал? Вам хотелось бы… вот так… встретить свой конец?
Обессилев, старик откинулся назад, жадно хватая ртом воздух. Его пальцы с длинными грязными ногтями судорожно цеплялись за медвежью шкуру. Хантер отвел взгляд и уставился на огонь, столь же безуспешно сражавшийся с холодом в плохо проконопаченной хибарке, как и Чарли Тейт со своим недугом. Он благодарил судьбу, непостижимым образом приведшую его к дверям умирающего. Слова старого траппера выражали те мысли, с которыми Хантер уже много недель безуспешно боролся в душе. Что хорошего в странствовании без цели? Он вел подробные записи и составлял карты, но какой от них прок хоть кому-нибудь, кроме него самого?
– Снег… все еще… идет?
Привыкший всегда быть наедине со своими мыслями, Хантер едва не подпрыгнул на стуле, когда старик заговорил.
– Пока нет, но, похоже, собирается, – ответил он.
Губы старика шевелились, он то открывал их, то закрывал. Его сотрясала дрожь.
– Я… хочу спать… снаружи, – наконец хрипло произнес он.
Хантер сначала подумал, что старик совсем сошел с ума от боли, но потом внезапно понял, о чем на самом деле просит его умирающий.
– Что вы сказали?
– Вы… знаете, о чем… я говорю. Вынесите… меня отсюда. Позвольте мне… уснуть на воле. Я больше… не в силах… выносить боль.
С усилием, стоившим ему такого напряжения, что лоб его мгновенно покрылся потом, Чарли высунул руку из-под медвежьей шкуры и протянул ее Хантеру.
Хантер сжал тонкую ладонь – хрупкие кости, обтянутые высохшей кожей.
– Мне очень жаль, старик.
Чарли скорчился от боли, все его тело содрогалось.
– Мне… не нужна ваша… жалость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95