Мера за меру. Один мой секрет в обмен на один твой — вот в какую игру мы начали играть. Боюсь, что не смогу удержаться на грани близости, — рано или поздно мне придется ее переступить, нырнуть в холодные глубокие воды. Представляю, какие пойдут круги!
Я обязательно узнаю о матери нечто такое, чего мне не хочется знать. Черт, да я уже кое-что узнала! Например, что сразу после окончания школы она сбежала из дома и больше никогда не разговаривала с отцом.
Еще вчера я бы этому не удивилась. Я бы сказала: ну да, Норе Бридж лучше всего удаются побеги. Но сегодня, когда она говорила о своем отце, я видела ее глаза. В них застыла боль. В какой-то степени мне не хотелось этого видеть. Потому что, стоя рядом с матерью и слушая ее, я впервые задалась вопросом, легко ли ей было бросить детей.
Глава 9
Дин сидел на краю пирса и смотрел, как встает солнце. Отлив сменился приливом, море было неспокойным. Волны ударялись о борт старой парусной лодки, покачивая ее у причала. Снасти скрипели и стонали.
Дин услышал вдалеке звук мотора и улыбнулся: рыбацкие лодки выходят в море. Беря курс на пролив Хэроу, рыбаки, как обычно, держались побережья острова Шоу. Дин не мог разглядеть их отчетливо, но сотни раз видел, как они плывут на своих видавших виды посудинах из крашеного дерева или алюминия. Сколько раз они с Руби стояли здесь, на причале, глядя на лодку Рэнда? В последний момент перед тем, как «Капитан Хук» огибал мыс и скрывался из виду, Руби всегда сжимала руку Дина. Он без всяких объяснений понимал, что она волнуется за отца, хоть немного, но побаивается, что он может однажды не вернуться.
Дин не знал, сколько прошло времени: приехав на остров Лопес, он снял часы. Но когда солнечные лучи набрали силу и лицу стало жарко, он понял, что просидел довольно долго. Он устало встал и повернулся спиной к солнцу.
Справа от него на воде лениво покачивалась старая семейная яхта. Ее некогда белая мачта, изъеденная ветрами и омытая бесчисленными дождями, совсем потеряла цвет. Красная краска с боргов во многих местах была содрана до дерева, толстый слой почерневших высохших листьев и серо-зеленая плесень покрывали палубу вокруг большого металлического штурвала.
Как и следовало ожидать, именно здесь он словно наяву услышал голос Руби: «Давай прокатимся на „Возлюбленной ветра“, ну давай же, Дино!»
Вспомнив Руби, Дин закрыл глаза. Вначале он от каждого воспоминания морщился, задерживал дыхание и ждал, когда образы отступят, но со временем они стали блекнуть, теперь он сам отправился на их поиски, вытягивая перед собой руки, словно слепой. Поняв, что воспоминания о первой любви бесценны, он стал хранить их сладость и боль, как самое дорогое сокровище.
Схватившись за веревку, он подтянул лодку ближе и шагнул на борт. Лодка неуверенно покачнулась, будто удивляясь, что после стольких лет одиночества у нее появился пассажир.
На этой яхте Дин всегда чувствовал себя свободным. Хлопанье парусов, ловящих ветер, лучше всего поднимало его дух. В юности они с Эриком провели на «Возлюбленной ветра» массу времени. Стоя на тиковых досках, они делились друг с другом мечтами о будущем, которое казалось бесконечным. Хотя об этом не говорилось вслух, оба представляли, что будут ходить на этой яхте и повзрослев, и состарившись, что возьмут на борт жен, детей и внуков.
Дин любил ходить под парусом, но бросил это занятие — оно напоминало о жизни, которая осталась позади. Эрик, очевидно, сделал то же самое. «Возлюбленная ветра» могла стоять у причала в Сиэтле, в двух шагах от дома Эрика, однако находилась здесь, позабытая и заброшенная.
Дин вдруг понял, что ему нужно делать. Он отреставрирует «Возлюбленную ветра». Сдерет старую краску, очистит каждый дюйм, ошкурит дерево и промаслит его заново. Он вернет некогда любимую ими лодку к жизни.
Если он хотя бы на один день выйдет с Эриком в море, возможно, ветер и море перенесут их в прошлое…
Руби проснулась от аромата бекона и свежезаваренного кофе. Подняла с полу брошенные вчера леггинсы, надела их, не снимая ночной рубашки, наскоро умылась и босиком спустилась вниз.
Нора орудовала в кухне, маневрируя на инвалидном кресле, как генерал Паттон перед боевыми рядами. На плите стояли две чугунные сковородки, на одной уже что-то шипело. Рядом с пустой сковородой стояла желтая фаянсовая миска, из которой торчала ложка. Нора улыбнулась, увидев Руби:
— Доброе утро. Как спалось?
— Нормально.
Руби обошла инвалидное кресло, налила себе кофе, добавила сливки и сахар. После пары глотков она более или менее почувствовала себя человеком и, прислонившись к дверце буфета, принялась наблюдать, как мать жарит бекон и делает оладьи.
— Я не ела подобного завтрака с тех самых пор, как ты от нас ушла.
Норе стоило заметного труда удержать на лице улыбку.
— Хочешь, я нарисую на твоих оладьях рожицы из шоколадной пасты, как в детстве?
— Нет уж, спасибо. Я стараюсь не есть углеводы с шоколадом.
Руби накрыла на стол, поставила две тарелки и села. Нора поместилась напротив.
— Ты хорошо спала? — спросила она, наливая в тарелку сироп.
Руби забыла, что мать любит разламывать оладьи и макать кусочки в сироп. Эта маленькая подробность напомнила ей обо всех кусках и кусочках их совместной жизни, о бесчисленных мелочах, связывавших мать и дочь независимо от того, хотела Руби или нет.
— Ты уже спрашивала.
Вилка Норы звякнула о край тарелки.
— Завтра надо не забыть надеть под ночную рубашку бронежилет.
— А чего ты от меня хочешь? Чтобы я, как Кэролайн, притворялась, будто между нами все прекрасно?
— Не тебе судить о моих отношениях с Кэролайн, — резко бросила Нора, взглянув на дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96