– Представляю. – Лайем опустил голову и долго смотрел на ковер, пока его восточный рисунок не превратился в расплывчатые разводы.
Господи, что он скажет детям?
Джулиан набрал номер Вэла.
– Она пришла в себя, – сообщил он, когда агент снял трубку.
– Здорово. И как она?
– У нее амнезия. Она не помнит последние шестнадцать лет своей жизни. Она думает, что мы все еще женаты.
– Ты хочешь сказать…
– Она по-прежнему любит меня, Вэл. И не помнит, что мы расстались.
– Боже мой! – восхищенно присвистнул Вэл. – Может, сделать из этого сценарий? Это очень похоже на сказку, а ты – на сказочного принца. Пресса с радостью ухватится за такую историю.
– Ты не понял. – Джулиан устало прислонился к стенке телефонной будки. – Как мне сказать, что я не вернусь к ней, Вэл?
Ответом ему были короткие гудки. Джулиан в отчаянии повесил трубку. Впервые за время своего пребывания в Ласт-Бенде он по-настоящему испугался.
По дороге домой Лайем попытался успокоиться. Он понимал, что амнезия – естественное кратковременное следствие серьезной мозговой травмы. Кратковременное – это слово казалось ему выступом на скале, за который он в отчаянии пытался уцепиться, пока груз собственной совести тянул его на дно пропасти.
А что, если она никогда не вспомнит его и детей?
Лайем постарался выровнять дыхание. Он сделал это не потому, что ему не хватало воздуха, а просто потому, что стоило ему перестать об этом думать, как воздух начинал вырываться у него из груди часто и резко, как у астматика.
«Кто вы?»
Сможет ли он когда-нибудь забыть эти слова, ту боль, которая, как ножом, пронзила его в этот момент? Она произнесла имя Джулиана, а потом спросила у Лайема, кто он.
Он утешал себя профессиональным объяснением – нарушение функционирования поврежденного мозга. Однако он был не только врачом, но и мужчиной, и чувствовал себя, как любой мужчина на его месте. Как будто двенадцать лет совместной жизни, состоящих из крупных и мелких воспоминаний, проявлений любви, и не только в постели, но и за обеденным столом, в разговорах перед сном, не оставили в ней никакого следа. Собственная любовь казалась Лайему волной, которая накатывает на берег, но не меняет его очертания.
Какой же он дурак! Она любила своих детей всей душой и забыла их…
Впрочем, нет. Она забыла только Брета, их сына. Она помнит Джейси. И Джулиана.
Лайем не мог избавиться от панического страха, что в конечном счете его любовь к Микаэле ничего не стоит. Как он посмотрит детям в глаза? Что скажет? Они и так уже перенесли столько боли, натерпелись такого страха. Брет отважно ходил к матери каждый день после школы и пел ее любимые песни, ожидая в награду всего лишь улыбку. Как он скажет сыну, что мама больше его не помнит? Достаточно одного его слова, и мальчик уже никогда не избавится от этой душевной травмы.
А Джейси? Она постарается перенести все стойко, но в глубине души будет страдать, как ребенок. Она поймет, что их семьи больше не существует. Все, что их объединяло, отныне будет принадлежать ей одной.
Лайем уже не мог думать о собственном страхе.
– Господи! – взмолился он. – Этого мы не перенесем.
Перед лобовым стеклом машины метались снежные хлопья, они залепляли стекло, цеплялись за снегоочистители. Лайем включил радио. Из колонок полилась песня Барбры Стрейзанд «Воспоминания». Он раздраженно повернул рычажок. Неподходящее название!
Снегопад усилился. Лайем чуть не проскочил поворот к дому, но в последний момент резко затормозил, дал задний ход и осторожно въехал в гараж.
– Привет, это я! – крикнул он, стараясь придать своему голосу жизнерадостность.
Он услышал шуршание шлепанцев по полу. Роза спешила ему навстречу.
– Добрый вечер, – сказала она, проводя рукой по подбородку и оставляя на нем след муки. – Я готовлю бисквиты на ужин. Хочешь кофе? Или бокал вина?
– Где дети?
Она почувствовала что-то странное в его тоне и замерла на месте, не сводя взгляда с его лица.
– Джейси скоро придет. Брет наверху, в ванной. Если хочешь…
– Майк проснулась сегодня.
– Господи, спасибо за это чудо! – воскликнула она. – Как она?
Лайем не смог изложить все события сегодняшнего дня и сказал лишь:
– Она не узнала меня, Роза. А Джулиана узнала.
– И что это значит? – в страхе спросила она.
– Если не вдаваться в медицинские подробности, суть дела в том, что у нее частично пропала память. Она думает, что ей все еще двадцать четыре и она замужем за Джулианом, а Джейси грудная.
Роза смотрела на Лайема взглядом, к которому он давно привык: так смотрят пациенты, когда им сообщают неутешительные новости.
– Она ведь поправится, да?
– Мы надеемся, что это временное явление. Обычно память возвращается.
– Значит, она не помнит ни тебя, ни детей, ни те годы, что вы прожили вместе.
Каждое ее слово камнем давило ему на сердце, и в конце концов Лайем сломался. Он боялся этого момента уже давно – когда сердце и мозг откажутся выносить напряжение. Как ни странно, он не заплакал, не закричал от боли, а почувствовал лишь полное безразличие.
– Нет.
Роза закрыла глаза и опустила голову. Казалось, она молится.
– Господи, как тебе, должно быть, больно! Страшно подумать…
– Да, – выдавил он.
– А что ты скажешь детям? – Она подняла на него карие глаза, очень похожие на глаза Микаэлы.
– Я даже думать об этом боюсь, – честно признался он.
– Они так ждали этого момента. То, что она их не узнает, разобьет их сердца.
– Я понимаю. Но утаить это невозможно. Мы живем в слишком маленьком городке.
Утаить! Опять секреты! Вроде знаменитого отца, о существовании которого не подозревает Джейси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79