– Вы убеждаете себя в том, что между вами и вашими жертвами существует определенная разница. Вы никогда никого не застрелили, кто не был бы виновен – по вашему разумению – в каком-нибудь страшном преступлении. Я не совершал никаких преступлений. Поэтому вы, судя по всему, не смогли бы меня убить, потому что не смогли бы оправдаться в собственных глазах.– Гляжу, у вас на все готов ответ. – Тон его был едким. – Вы самый интересный тип, которого я знаю. Уж не знаю, смеяться над вами или плакать. – Он почувствовал себя увереннее, но как-то тупее, словно его накачали наркотиками: реальность на расстоянии вытянутой руки смазывалась. Он насыпал растворимый кофе в две чашки и залил их кипятком. – Вам какой?– Черный, – ответил Чизем. – Обычный черный, я ведь сегодня в трауре – по пекарю и его продавщицам вместе со многими остальными. – Он взял чашку и пошел из кухни. – Почему бы нам не присесть?Ничего другого не оставалось, как пройти за стариком в гостиную. Хэрри осторожно присел на диван, и поставил чашку с кофе на колено. Пол остался стоять, прищурившись, наблюдая за профессором.– Есть возможность того, – начал старик, – что для Божеского правосудия должен умереть один, чтобы жили остальные. Такое вполне допустимо, но подверженный ошибкам человеческий суд не может с точностью сказать, кто именно должен умереть, а кто выжить. Де Торквилль пояснил, что самой сильной привилегией американского гражданина является его возможность совершать ошибки, которые можно в будущем поправить. Но человек кем-то застреленный, лишен такой возможности.– Вы что, Хэрри, пришли сюда, чтобы сыпать цитатами? Что ж, давайте обменяемся. Вот вам из Эдмона Бэрка: “Войны созданы для тех, кому они необходимы”.– Убить человека, потому что в этом есть “необходимость”, совсем иное, чем убить его, потому что это правильно. Но ведь вы такого различия не делаете, не правда ли? Вас ведь ослепляет собственная мания единоличного праведного суда, где вы сами и судья, и присяжные. – И потом Хэрри как-то совсем мимоходом заметил: – Слава Богу, что вы больше не разыгрываете непонимание и неосведомленность. Можно принять ваше замечание за поддержку моего заключения?– Никакое это не заключение, а бредовое предположение.Старик мрачно вздохнул. Пол тихо произнес:– Я отдам свою жизнь за то, чтобы этот суд и честь могли бы жить. Кто это сказал, Хэрри?– По-моему, Дон Кихот. Вы что, хотите умереть из-за правосудия?– А разве ваш линчеватель не должен думать таким же образом? – Пол поставил чашку на кухонный стол и выдвинул стул. Когда он сел, конверты в его нагрудном кармане пиджака стали царапать ему грудь. Тогда он их вынул и кинул на стол. И вдруг понял, что беспокоится: сколько они стоят? Конверты стали той тривиальностью, за которую цепляется мозг в стрессовых ситуациях, – он это знал. Старик что-то говорил, и Пол старательно пытался вникнуть в смысл его слов, но какое-то время болтовня профессора не могла пробить его защиту, и он тупо сидел, уставясь на нераспечатанные конверты.– Вы начали видеть, что ошибок стало чересчур много, – говорил Хэрри. – Водитель автобуса, пекарь с продавщицами и множество других, очередь до которых несомненно дойдет, – люди, отдавшие жизни потому, что поверили вам, поверили в ваш “пример”. На вашем одиноком пути вы проделали удивительную работу, Пол, по порождению армии ночных мстителей. Как в вестернах.Пол развернулся на стуле и взглянул на профессора. Хэрри, наклонившись вперед, опирался на свою палку, сомкнув пальцы на набалдашнике и чуть ли не положив подбородок на руки.– Но после встречи с Ирен все начало рушиться. Наверное, вы стали спрашивать себя: “Да что же я за чудовище-то такое?” Вы начали видеть то, как порождается цепная реакция крайностей, которые начинают наползать друг на друга. Вы наконец-таки стали понимать, что Виктор Мастро и огромное количество других людей поняли уже давным-давно: что самосуд не решает проблем, а лишь создает новые.– И вы полагаете, я должен свалиться со столу от болтовни? Я устал. Что там у нас в конце? Пропустите середину.– Пора вам устраниться. Вы поставили неудачный эксперимент – отыскали наркотик, лечащий болезнь, но убивающий пациента. Чересчур много побочных эффектов. Раньше вы этого не знали, зато теперь знаете. Если вы будете продолжать свое дело, будут страдать невинные люди. Ваше внутреннее недовольство заставит вас совершать все новые и новые ошибки, пока они вас не уничтожат, или же вас убьет какая-нибудь “жертва”, как это практически произошло с тем грабителем с мачете, ибо в тот раз вы стали беспечны из-за подсознательной нужды в наказании.– Грошовый фрейдизм.– Для вас будет непрекращающимся мучением жить, извращая собственную совесть. Но если вы немедленно прекратите свою деятельность, то по крайней мере будете знать, что попытались исправить ошибку сразу же по ее обнаружении.Старик поднялся, переместив центр тяжести на свою трость.– Я не сказал вам ничего такого, чего бы вы сами себе не говорили. Но, может быть, я помог вам облечь мысли в словесную форму.Пол бесцельно смотрел куда-то в угол. Он чувствовал отчаянную пустоту. Но Хэрри еще не закончил свою речь.– Но вам придется отставить не только самосуд.– Неужели?– Я об Ирен.Ярость вынесла Пола со стула.– Хватить с меня... – Но ярость мгновенно улетучилась, и голос сник, словно из него вытащили затычку и выпустили напряжение. Он стоял и хмурился.– Вы никогда ей об этом не сможете рассказать. Между вами возникнет стена. Каждый раз, когда она будет напоминать об этом, даже отдаленно, вы будете расходиться все дальше и дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54