– Неужто повыше? – Робин Гуд бросил быстрый взгляд на своего товарища. – А я-то думал, что не родился ещё на свет человек выше нашего Маленького Джона!
– Повыше, повыше, – повторил монах, – да, пожалуй, и в плечах пошире. Даром, что ли, случилась у нас потасовка? Когда взгромоздил он на себя целый стог сена и сказал: «Благодарствуйте, сэр сенешал», я думал, старик наш тут и протянет ноги…
– Да ты расскажи толком, святой отец, – вмешался в разговор Клем из Клю. – А то наплёл – ничего не понять. Что за сенешал такой и при чём тут сено?
– А сенешал – это управляющий в нашем маноре, в Аббатовом Риптоне. Я приставлен к нему был писарем и сумку носил с писульками. – Отец Тук кивнул на большую кожаную сумку, подвешенную к потолочине. – Пришли мы с ним на заливной луг в Готоне – принять работу у косарей. Этот самый Джон Литтль отбывал в тот день барщину и принёс с собой косу длиной в добрых семь футов, а окосье – с хорошую оглоблю. Сенешал мой было обрадовался, потому что Джон Литтль одним взмахом скашивал больше, чем трое других. Надо вам знать, что у нас испокон веку такое правило: в сенокос получает виллан за день работы столько сена, сколько поднимет на рукоятке своей косы. А если окосье сломается или коснётся земли, он теряет сено и уходит ни с чем. Так вот, этот самый Джон Литтль, как кончил работу, поднял на своей оглобле целый стог сена, и коса не сломалась и не коснулась земли. «Благодарствуйте, сэр сенешал». И пошёл прочь. А мой сенешал кричит: «Стой! Нет правила, чтобы такая была коса». Он крикнул людей, и началась тут драка. Сенешал на меня накинулся: «Ты что стоишь, как дубина?» Я говорю: «Не могу, мне надо сумку беречь». Он у меня хочет взять сумку, а мне не понравилась его повадка – вижу я, Литтль прав. Стукнул я сенешала сумкой по голове. Он обмер. Я одного, другого сшиб с ног и распрощался с проклятым Риптоном. Всего и осталось на память, что сумка да десяток пергаментных свитков.
– Порадовались небось ваши вилланы пропаже! – сказал. Робин Гуд. – А ну-ка, фриар, покажи нам эти грамоты.
Стрелки с любопытством склонились над телячьей сумкой бывшего риптонского писаря. Отец Тук вытащил из неё пачку желтовато-серых свитков. Лица стрелков побледнели, глаза заблестели, а брови нахмурились, потому что каждый из них был когда-то вилланом и знал, чего стоят эти узкие полоски кожи.
– Вот он, хирограф Джона Литтля, – сказал отец Тук, раскатывая на столе ленту грубого пергамента, изрезанную по краю неровными зубцами.
– А ну-ка, почитай, почитай, – вздрогнув, сказал Маленький Джон и положил руку на стол, придерживая конец упругого свитка. – Посмотрим, сколь ты силён в грамоте, фриар!
Отец Тук хлебнул эля и принялся читать:
– «Джон Литтль держит одну виргату земли от Рамзейского монастыря. Он платит за это в три срока. И ещё на подмогу шерифу – четыре с половиной пенни; при объезде шерифа – два пенни сельдяных денег. И ещё вилланскую подать, плату за выпас свиней, сбор на починку мостов, погайдовый сбор, меркет, гериет и герзум. На рождество – один хлеб и трёх кур в виде рождественского подарка; на пасху – двадцать яиц; за право собирать валежник – двух кур…»
Отец Тук читал, медленно покачиваясь из стороны в сторону.
Клем из Клю, присев, внимательно смотрел ему в рот: искусство чтения удивляло его куда больше, чем искусство, с которым монах владел дубиной.
Билль Статли, и Мук, и Робин, точно сговорившись, перевели взгляд с пожелтевшего пергамента на вечерние облачка – золотые кораблики, скользившие в вышине по вершинам дубов.
– «…Каждую неделю, от праздника святого Михаила до первого августа, Джон Литтль должен работать в течение трёх дней ту работу, какая будет ему приказана…»
– Мы работали на господина по понедельникам, вторникам и средам, – задумчиво сказал Билль Статли.
– «…Если ему будет приказано молотить, то за один рабочий день Джон Литтль должен обмолотить двадцать четыре снопа пшеницы или ржи или тридцать снопов ячменя…»
– Вот и у нас было тридцать, – кивнул молодой Мук.
– «…А при расчистке старой канавы он должен прокопать ров длиной в одну роду… Джон Литтль должен собрать за один рабочий день две связки хвороста и пятнадцать связок терновника. Он должен вспахивать каждую неделю, от праздника святого Михаила до первого августа, по одной полосе совместной плуговой запряжкой с другими вилланами».
Облачка в небе вспыхнули малиновым огнём. С каждой строчкой новые и новые повинности обрушивались на несчастного виллана. Они оплетали его со всех сторон бесконечной паутиной.
Каждое слово напоминало стрелкам о кабале, от которой они бежали в леса, и все выше и выше поднималось небо над избушкой отшельника, и привольнее шумели тронутые багрянцем вершины деревьев.
Никто не заметил, как Маленький Джон, порывшись за пазухой, вытащил оттуда измятый, пропитанный пОтом клочок пергамента.
– «…В обычные же сенокосные дни, – читал фриар Тук, – он получает столько сена, сколько может поднять на рукоятке косы, так, чтобы коса не коснулась земли…»
Тут Маленький Джон швырнул на стол свою грамоту.
– А ну-ка, святой отец, проверь, не сойдутся ли мои зубцы с твоими!
Десяток широких ладоней сразу притиснул обе полосы пергамента к столу.
Зубцы свитков сдвинулись и сошлись вместе так точно, будто нож только что раскроил грамоту на две половины.
– «…Джон Литтль держит одну виргату земли от Рамзейского монастыря…» – эту строку прочёл отец Тук на клочке пергамента, брошенном на стол Маленьким Джоном. Он поперхнулся от изумления и вытаращил свои маленькие глаза на стрелка.
– Ну-ка, приглядись, фриар Тук, правда ли это, что твой Джон Литтль был на голову выше меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39