Однако там же, в Кастродесе, дон Бернардо познакомился с Петрой Грегорио, робкой девушкой с голубыми лукавыми глазами, гибким станом; одета она была скромно, и красиво заплетенные косы, уложенные на голове, выделяли ее на фоне более чем скудной обстановки жилища. Семья дону Бернардо понравилась, и он договорился с Марией де лас Касас, что употребит неделю на то, чтобы обставить девушке жилье, а затем приедет за Петрой.
В конце ноября дон Бернардо приехал в Кастродесу и уже через час, с державшей узел со своими жалкими пожитками Петрой Грегорио на крупе, пустился в обратный путь еще до того, как стемнело. Стада возвращались с пастбищ на деревенские выгоны, и за одну лигу до Сигуньюэлы из зарослей дрока вылетела стая грачей. Три раза дон Бернардо пытался заговорить с Петрой Грегорио, но она упорно молчала. Сидела она на лошади ловко, хорошо приноравливаясь к ее ходу, и время от времени тяжело вздыхала. Приехали в Симанкас уже затемно, как того и хотел дон Бернардо, и, когда проезжали по мосту через Писуэргу, он спросил девушку, знает ли она Вальядолид. Ответ его не удивил – она никогда там не бывала; также не удивился он, когда она призналась, что ей восемнадцать лет. Таким манером дону Бернардо удалось немного ее разговорить, но когда они спешились на площади Сан-Хуан, и он показал ей дом, девушка продолжала глубоко вздыхать. Нет, она не боится. Это она сказала дону Бернардо очень твердо, чем его несколько утешила. Он усадил ее на скамью со спинкой, помог снять овчинную куртку, которую она надела в дорогу. При этом он пытался вызвать в себе чувственное возбуждение, но пока не испытывал к девушке ничего, кроме жалости. Она была так покорна, так молчалива, так безропотна… Дон Бернардо спрашивал себя, что чувствует в эти минуты Петра Грегорио – печаль, тоску или разочарование. Лицо ее не выражало никакого волнения, и когда дон Бернардо предупредил ее, что в доме есть еще жильцы, что тут люди живут вверху, внизу и по сторонам, она только усмехнулась и пожала плечами. Потом дон Бернардо сделал неловкую попытку поцеловать ее, но ее скованность и запах козьего молока заставили его отвернуться. Подумав, он повел ее в комнату, где стояла латунная ванна, и объяснил как ею пользоваться. «Надо мыться, – сказал он, – хотя бы раз в неделю, и каждый день обязательно мыть ноги и подмываться». Девушка покорно кивала, не переставая вздыхать. Дон Бернардо показал ей стенной холодный шкаф со съестными припасами и оставил одну.
На другой день он пришел, полагая, что Петра Грегорио уже перестала тосковать, однако застал ее одетой в то же платье, в каком она была накануне, – она сидела в кухне на табурете и безутешно плакала. Она ничего не поела, в шкафу ни к чему не притронулась. Сальседо стал убеждать ее выйти на улицу, прогуляться, но она только куталась в платок, как старушка.
– Я все вспоминаю свою деревню, дон Бернардо. Ничего не могу с собой поделать.
Дон Бернардо заговорил с ней серьезно, сказал, что нельзя так себя вести, надо приободриться, и когда она повеселеет, им вдвоем будет хорошо. Однако когда он явился на следующий день, она все так же тихо плакала, сидя на том же месте, где он ее оставил. И тут Бернардо Сальседо начал подумывать, что он ошибся и что надо срочно отправить письмо Марии де лас Касас, чтобы она забрала девушку.
Но на четвертый день он застал Петру изменившейся. Она уже не плакала, отвечала на его вопросы быстро, без запинки. Оказывается, она познакомилась с соседкой из квартиры напротив, а та уроженка Портильо и замужем за подмастерьем краснодеревца. Обе стали вспоминать свои деревни, и утро пролетело у них, как одна минута. Даже когда дон Бернардо попытался ее приласкать, Петра Грегорио держалась не так диковато и уклончиво. Он опять принялся ее убеждать выйти на улицу, походить по лавкам, пойти на девятидневный молебен в храм Сан Пабло, где всегда бывает много народу. И, повинуясь внезапному порыву, дал ей пять блестящих дукатов, чтобы она купила себе одежду. Этот жест стал решающим аргументом. Петра упала на колени, стала осыпать поцелуями руку благодетеля. Дон Бернардо помог ей подняться: «Ты должна купить себе новую юбку, красивые блузы и платье с прозрачными брыжами, и еще кольца, браслеты, ожерелья, чтобы быть еще краше». Голубые глаза Петры Грегорио заблестели, те самые глаза, которые в предыдущие дни, казалось ему, никогда не просохнут от слез. В конце концов Петра Грегорио такая же, как все женщины, подумал дон Бернардо. В одно мгновение она стала улыбчивой, оживленной – ему даже захотелось отнести ее на большую кровать, приобретенную для этой новой связи, но он решил, что лучше подождать до следующего дня, – в новой одежде и украшениях расположение девушки будет искренним и щедрым.
И вот она появилась в простенькой блузе с глубоким вырезом, в котором под прозрачными брыжами просвечивала ямка между грудями. Шею украшало большое ожерелье, в ушах блестели дешевые серьги, на запястьях браслеты с подвесками. Когда он вошел, она, широко улыбаясь, раскинула руки как бы для объятья. Прежняя похоть, отступившая в последнюю неделю, казалось, вновь овладела доном Бернардо. «Ты довольна, малышка?» – спросил он, оставляя свой короткий плащ в руках девушки и обнимая ее за талию. – «Ты такая красивая, Петра. И приоделась очень удачно». Она спросила, нравится ли она ему, и назвала его «ваша милость». «О, ваша милость!» – сказал он. – «Больше не называй меня так. Отныне я для тебя просто Бернардо». Девушка лукаво улыбалась, и тут у него появилась блестящая мысль. «А что ты скажешь, если папочка научит тебя пользоваться ванной?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132