Я не могу поверить, что ты так ведешь себя.
Он вплотную подошел к Мириам и заглянул ей в глаза. В них закипали слезы, но неизвестно, были ли то слезы печали или гнева. Никогда Хоснер не мог распознать, что на самом деле таилось в ее глазах, и это больно задевало его. Иногда она казалась роботом, запрограммированным на произнесение проповедей о миролюбии и примирении. Но он все-таки подозревал, что Мириам Бернштейн — это женщина из плоти и крови, что в ней есть страсть. Настоящая страсть.
Хоснер понял это, когда они сидели вместе в «конкорде». Но тогда ему пришлось туго, а она проявила сочувствие. Мириам одна из тех женщин, которые отзывчивы к тем, кто нуждается в поддержке. Сила и самоуверенность в мужчине отталкивают ее. Яков предполагал, что это каким-то образом связано с черными мундирами из ее детских воспоминаний. Боже, он никогда не поймет евреев, побывавших в лагерях. Он мог понять нахальных, задиристых сабра, хотя не был одним из них. Небольшая группа людей, к которым он причислял себя, таяла год от года. Хоснер никогда не чувствовал себя дома в этом новом Израиле. Никогда ему не было легко с евреями, пережившими концлагерь, с такими, как Мириам Бернштейн.
Взгляд его опустился на ее руку с вытатуированным номером. Многие избавились от этих номеров с помощью пластической хирургии. Цифры на руке Мириам были более бледными и менее четкими, чем обычно. Результат роста. Номер нанесли на ручку ребенка.
— Ты не собираешься отвечать мне?
— Что? Ах да. Что со мной происходит? Хорошо, я скажу тебе, Мириам. Несколько минут назад генерал Добкин и мистер Берг чуть не поставили меня к стенке. — Он поднял руку, останавливая Мириам, затем продолжал: — Пойми меня правильно. Я на них не сержусь. Я согласен с мыслью, которая привела их к такому выводу. Только не согласен с ними в выборе жертвы. Знаешь, они воспринимают происходящее гораздо четче, чем все остальные. Знают, что следует делать в таких обстоятельствах. Могу заверить тебя, Мириам, что, если эта ситуация продлится еще сорок восемь часов, все вы станете требовать казни тех, кто ворует запасы продовольствия, симулянтов, предателей и тех, кто засыпает на посту. Но мы не можем позволить себе роскошь дожидаться консенсуса. То, что сегодня кажется тебе грубостью, завтра будет казаться снисходительностью.
Она отерла слезу и покачала головой:
— У тебя совсем нет веры в человечество. Большинство из нас совсем не такие. Я скорее умру, чем проголосую за чью-нибудь казнь.
— Ты умрешь, если будешь придерживаться такой позиции. И мне непонятно, как может придерживаться таких взглядов человек, видевший то, что видела ты.
— Я сказала, люди в большинстве своем хорошие. А отыскать несколько фашистов можно везде и всегда.
— На самом деле ты имеешь в виду, что во всех нас есть немного от фашистов. И эта часть тебя станет доминировать, когда дело обернется плохо. Я же призываю эту часть себя, чтобы выжить. Призываю сознательно и по своей воле. Зверя. Темную сторону. — Он посмотрел на Мириам. Та была бледна. — Знаешь, для женщины, проводящей так много времени с генералом ВВС, ты удивительно миролюбива...
Она бросила на него быстрый взгляд. Краска окрасила бледные щеки.
— Ты...
Мириам повернулась и быстро пошла прочь.
16
Хоснер сидел с Брином и Наоми Хабер на их огневой позиции. Посматривал вниз на восточный склон, покуривал сигарету и разговаривал с молодыми людьми.
— Ты научил ее пользоваться оптическим прицелом и стрелять из винтовки? — спросил он Брина.
Тот пожал плечами:
— Она не хочет учиться.
Хоснер обратился к девушке:
— Почему?
Она отряхнула пыль со своего голубого комбинезона:
— Я никого не могу убить. Я быстро бегаю, вот и вызвалась быть связной.
Неожиданно появился Добкин. Хоснер быстро глянул на него и стал искать винтовку, но под руку ему ничего не попалось. Брин тоже насторожился.
Добкин, казалось, забыл инцидент в самолете. Он кивнул и сел на землю. Какое-то время все молчали.
Хоснер повернулся и показал на вершину плоской возвышенности на юго-западе:
— Что там такое?
Добкин посмотрел в указанном направлении. Утренние тени лежали на бурой земле. Над разбросанными там и тут болотами вились клубы тумана.
— Греческий амфитеатр. Построен Александром Великим. Когда он захватил Вавилон в 323 году до нашей эры, этот город уже считался древним и обреченным на гибель. Он попытался оживить его, но дни Вавилона были сочтены. Ты знал это?
— Нет. — Хоснер закурил сигарету, прикурив от предыдущей.
— Скоро они пришлют парламентеров, — сказал Добкин.
— Кто? Греки?
Добкин позволил себе улыбнуться:
— С греками я бы смог провести переговоры. Вот насчет арабов — сомневаюсь.
Хоснер улыбнулся в ответ. Недавнее напряжение почти полностью исчезло.
— Может быть, они и придут. — Он повернулся к Брину и Наоми Хабер. — Почему бы вам не передохнуть в тенечке?
Наоми встала. Брин поколебался, но тоже поднялся. Взял свою «М-14» и пошел вслед за девушкой.
Когда они отошли достаточно далеко, Добкин заговорил:
— Никаких «может быть» на этот счет. Они не попытаются повторить атаку днем, но и не захотят дожидаться темноты, чтобы изменить ситуацию.
— Ты прав, — согласился Хоснер.
— Что мы им скажем?
Хоснер взглянул на него:
— Ты со мной?
Добкин заколебался:
— Я... министр иностранных дел и Берг выше нас по рангу.
— Это мы как-нибудь урегулируем.
Добкин сменил тему:
— Сегодня вечером я отправлюсь туда, откуда не возвращаются.
— Я знаю.
— Шансов мало. Я иду только для того, чтобы люди сохранили надежду и не пали духом.
— Поэтому я тебя и посылаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151