Он был настолько хорош, что
мне начало казаться, будто это не Патрикеев, а именно тот самый
чиновник, которого я выдумал. Что Патрикеев существовал раньше этого
чиновника и каким-то чудом я его угадал.
Лишь только дрыкинская пролетка появилась у театра, а Ивана
Васильевича закутали в плед, началась работа именно с
Патрикеевым.
- Ну-с, приступим, - сказал Иван Васильевич.
В партере наступила благоговейная тишина, и волнующийся
Патрикеев (а волнение у него выразилось в том, что глаза его стали
плаксивыми) сыграл с актрисой сцену объяснения в любви.
- Так, - сказал Иван Васильевич, живо сверкая глазами сквозь
лорнетные стекла, - это никуда не годится.
Я ахнул в душе, и что-то в животе у меня оборвалось. Я не
представлял себе, чтобы это можно было сыграть хоть крошечку лучше,
чем сыграл Патрикеев. "И ежели он добьется этого, - подумал я, с
уважением глядя на Ивана Васильевича, - я скажу, что он действительно
гениален".
- Никуда не годится, - повторил Иван Васильевич, - что это
такое? Это какие-то штучки и сплошное наигрывание. Как он относится к
этой женщине?
- Любит ее, Иван Васильевич! Ах, как любит! - закричал Фома
Стриж, следивший всю эту сцену.
- Так, - отозвался Иван Васильевич и опять обратился к
Патрикееву: - А вы подумали о том, что такое пламенная любовь?
В ответ Патрикеев что-то просипел со сцены, но что
именно - разобрать было невозможно.
- Пламенная любовь, - продолжал Иван Васильевич, - выражается в
том, что мужчина на все готов для любимой, - и приказал: - Подать сюда
велосипед!
Приказание Ивана Васильевича вызвало в Стриже восторг, и он
закричал беспокойно:
- Эй, бутафоры! Велосипед!
Бутафор выкатил на сцену старенький велосипед с облупленной
рамой. Патрикеев поглядел на него плаксиво.
- Влюбленный все делает для своей любимой, - звучно говорил
Иван Васильевич, - ест, пьет, ходит и ездит...
Замирая от любопытства и интереса, я заглянул в клеенчатую
тетрадь Людмилы Сильвестровны и увидел, что она пишет детским
почерком: "Влюбленный все делает для своей любимой..."
- ...так вот, будьте любезны съездить на велосипеде для своей
любимой девушки, - распорядился Иван Васильевич и съел мятную
лепешечку.
Я не сводил глаз со сцены. Патрикеев взгромоздился на машину,
актриса, исполняющая роль возлюбленной, села в кресло, прижимая к
животу огромный лакированный ридикюль. Патрикеев тронул педали и
нетвердо поехал вокруг кресла, одним глазом косясь на суфлерскую
будку, в которую боялся свалиться, а другим на актрису.
В зале заулыбались.
- Совсем не то, - заметил Иван Васильевич, когда Патрикеев
остановился, - зачем вы выпучили глаза на бутафора? Вы ездите для
него?
Патрикеев поехал снова, на этот раз оба глаза скосив на
актрису, повернуть не сумел и уехал за кулисы.
Когда его вернули, ведя велосипед за руль, Иван Васильевич и
этот проезд не признал правильным, и Патрикеев поехал в третий раз,
повернув голову к актрисе.
- Ужасно! - сказал с горечью Иван Васильевич. - Мышцы
напряжены, вы себе не верите. Распустите мышцы, ослабьте их!
Неестественная голова, вашей голове не веришь.
Патрикеев проехался, наклонив голову, глядя исподлобья.
- Пустой проезд, вы едете пустой, не наполненный вашей
возлюбленной.
И Патрикеев начал ездить опять. Один раз он проехался,
подбоченившись и залихватски глядя на возлюбленную. Вертя руль одной
рукой, он круто повернул и наехал на актрису, грязной шиной выпачкал
ей юбку, отчего та испуганно вскрикнула. Вскрикнула и Людмила
Сильвестровна в партере. Осведомившись, не ушиблена ли актриса и не
нужна ли ей какая-нибудь медицинская помощь, и узнав, что ничего
страшного не случилось, Иван Васильевич опять послал Патрикеева по
кругу, и тот ездил много раз, пока, наконец, Иван Васильевич не
осведомился, не устал ли он? Патрикеев ответил, что не устал, но Иван
Васильевич сказал, что видит, что Патрикеев устал, и тот был
отпущен.
Патрикеева сменила группа гостей. Я вышел покурить в буфет и,
когда вернулся, увидел, что актрисин ридикюль лежит на полу, а сама
она сидит, подложив руки под себя, точно так же, как и три ее гостя и
одна гостья, та самая Вешнякова, о которой писали из Индии. Все они
пытались произносить те фразы, которые в данном месте полагались
по ходу пьесы, но никак не могли
двинуться вперед, потому что Иван Васильевич останавливал каждый раз
произнесшего что-нибудь, объясняя, в чем неправильность. Трудности и
гостей, и патрикеевской возлюбленной, по пьесе героини, усугублялись
тем, что каждую минуту им хотелось вытащить руки из-под себя и
сделать жест.
Видя мое изумление, Стриж шепотом объяснил мне, что актеры
лишены рук Иваном Васильевичем нарочно, для того, чтобы они привыкли
вкладывать смысл в слова и не помогать себе
руками.
Переполненный впечатлениями от новых удивительных вещей, я
возвращался с репетиции домой, рассуждая так:
- Да, это все удивительно. Но удивительно лишь потому, что я
в этом деле профан. Каждое искусство имеет свои законы, тайны и
приемы. Дикарю, например, покажется смешным и странным, что человек
чистит щеткой зубы, набивая рот мелом. Непосвященному кажется
странным, что врач, вместо того чтобы сразу приступить к операции,
проделывает множество странных вещей с больным, например, берет кровь
на исследование и тому подобное...
Более всего я жаждал на следующей репетиции увидеть окончание
истории с велосипедом, то есть посмотреть, удастся ли Патрикееву
проехать "для нее".
Однако на другой день о велосипеде никто и не заикнулся, и я
увидел другие, но не менее удивительные вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51