– Нам это ведомо. Вы тоже чрезмерно полюбили жизнь.
Низким звучным голосом аль-Бара начал декламировать старинный арабский стих:

…резвый конь, острый меч,
клики пира и нежная музыка арф,
траты щедрые роскоши, женские ласки -
вот утехи сего быстротечного века.
Коварное время смеется над нами.
Веселье и горе, богатство и скудость
равно прейдут.
Смерти никто не минует…

– К сожалению! – от души вздохнул легкомысленный Марфин муж.

…безумные, то веселимся, то забываемся сном,
но не ведают сна очи зоркие смерти.
Мы, точно слепые, спешим к ней навстречу,
она же издалека всех поспешащих видит,
словно коршун заранее намечает добычу…

– Такие же стихи слагаются и у нас. Жизнь человеческая везде одинакова.
Оба смолкли, охваченные внезапным желанием погрузиться в собственные мысли глубже обычного, доискаться там чего-то забытого, пытающегося подняться из мрака и обрести голос. Это забытое казалось важным, гораздо более важным, чем охота или любовь.
За городскими стенами блестела вызолоченная луной римская дорога, на которой тысяча двести лет назад Господь поразил нестерпимым светом дерзкого гонителя новой веры и сделал его своим преданнейшим слугой Имеется в виду обращение Савла, будущего апостола Павла. «Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл! Савл! что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь». (Деяния Гл. 9, 3-5.)

. Быть может, неуничтожимые отзвуки той великой минуты трепетали в воздухе, пробуждая странную тревогу в мыслях молодых рыцарей.
– Везде одинакова жизнь человеческая, – повторил Ренальд, задумчиво нюхая сорванный листок, пахнувший свежо и терпко.
– Бог тоже.
Словно напуганный собственными словами, Наим аль-Бара опустил голову и снова принялся декламировать:
…Нет божества, кроме Него, бесконечного, грозного, точно пустыня под звездами ночи.
…Словом Его пробуждается и живится то, что прежде не существовало.
…Глянет на горсть мертвого ила и обращает его в душу живую.
…Сделает солнцу знак, и оно засияет.
…Кивнет розовому кусту, и он покрывается цветом.
…Призовет землю пред Лицо Свое, и она, дрожа, вопрошает: что повелишь мне Владыка?…
Ренальд взволнованно шевельнулся.
– Кто говорил это?
– Пророк.
– Наши пророки говорили похожее… Очень похожее… Погодите, сейчас припомню…
Ренальд усердно тер лоб ладонью, но вспомнить не мог: в Писании он был не силен. Наим аль-Бара глядел на него выжидающе.
– Позабыл, – признался Ренальд, – но точно было что-то похожее.
– Как будто мы славим одного и того же Бога?
– Вот именно.
Снова смолкли. Небо висело над ними огромное, необъятное.
– Мой отец, – говорил Наим, – тоже полагает, что Бог – один, что наши веры равны, а различия выдуманы людьми. Имамы гневаются на такие слова, называют их святотатственными, но отца притеснять не смеют, потому что его любит Повелитель Правоверных. Признаюсь вам, – тут он невольно оглянулся, – что мой старик чуть было не заделался христианином, да вовремя спохватился.
– Разочаровался в христианстве? – с обидой спросил Ренальд.
Наим сделал вид, что не расслышал вопроса, на который нелегко было ответить прямо.
– Когда ваши заняли Триполи, – неохотно промолвил он, – они спалили тамошнюю библиотеку… В библиотеке было триста тысяч рукописей, сто копиистов трудились над их перепиской и рассылали по другим библиотекам. Сто ученых, оплаченных городом, постоянно странствовали по свету, выискивая новые ценные рукописи… Все, все сгорело… Отец мой тогда плакал, рвал на себе волосы и одежду… А не так давно, когда италийские купцы унижались в Александрии перед Повелителем Правоверных, отрекаясь от своего бога, мой отец сказал: «Хвала Пророку, что я не сделался христианином!»
– Ваш отец ошибается, – Ренальд с трудом удерживал гнев, – вера наша достойнее, лучше и более рыцарю подобает…
– О вере судят по верующим.
– Вы же сами только что говорили, что все люди похожи…
– Нынешние похожи, а прежние франки были совсем иными… О них рассказывают настоящие сказки. Такие чудеса умели делать, какие дервишам и не снились.
– Чудеса теперь случаются редко, – неохотно согласился Ренальд, – может, потому, что никому они теперь не нужны…
– Почему это не нужны? В чудесах Бог открывает себя. Пророк сказал: «Открылись мне пути Господа моего»… А вам разве не открылись?
– Открылись и нам, причем яснее, чем кому иному. А почему чудеса не нужны? Трудно сказать… Ах, как повеяло розами! Пленительный запах… Так о чем мы?… Да, о чудесах, в которых Бог являет Себя… Являет тем, кто бодрствует и постоянно ищет Его, а мы дремлем. Вот на этой самой дороге был поражен Господом один человек. Встал ослепший и вопросил: «Господи! что повелишь мне делать?» Воистину, то был настоящий рыцарь, хоть я и не знаю, носил ли он рыцарский пояс. Таких Бог любит. Для таких не жалеет чудес. Не суетиться, не заботиться ни о чем, а вопрошать неустанно: «Господи, что повелишь мне делать?»
– Этого человека звали Савл!
– А вы о нем откуда знаете?
– Моя бабушка, когда глядела на эту дорогу, всегда поминала Савла…
– Ваша бабушка была христианкой?
– Да, – горделиво ответил Наим. – Христианкой из благородного франкского рода.
– А как ее звали? – допытывался заинтригованный Ренальд.
– По-вашему не знаю как. Она так и не назвала своего настоящего имени. «Рабыне имени не положено», – так она говорила. Мой дед звал ее – Свет Очей. Слишком ее любил, более, чем подобает мужчине любить женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83