В таком случае знайте, что речь пойдет об огромных суммах, старых долгах и целой серии весьма опасных ситуаций, угрожающих самыми непредсказуемыми последствиями! Уверяю вас, так и произойдет!
– И мы хотим, – сказал президент, – чтобы вы знали об этом... Более того, хотим предупредить вас, мистер Тривейн, что слишком многие сейчас напуганы, и этим испугом они обязаны вам!
– Вы предлагаете мне, господин президент, – Тривейн медленно поставил стакан с виски на столик, стоявший рядом с его креслом, – пересмотреть мое отношение к назначению?
– Ни одной минуты! Ведь вас рекомендовал Фрэнк Болдвин, так что вряд ли вы относитесь к людям, которых можно запугать! И еще: ваше назначение ни в коей мере не какая-то дежурная акция, цель которой – остудить слишком горячие головы с помощью известного на всю страну предпринимателя. Отнюдь нет! Мы хотим видеть в первую очередь результаты. И я просто обязан предупредить вас о той грязи, с которой вам придется иметь дело, став председателем.
– Мне кажется, я для этого достаточно подготовлен.
– Так ли, Тривейн? – воскликнул Хилл, снова вставая с кресла. – Вы действительно так считаете?
– Да, мистер Хилл! Я довольно долго думал над всем этим, советовался с женой, а она весьма благоразумная женщина... И я далек от иллюзий, что это популистское назначение...
– Хорошо, – сказал президент. – Необходимо, чтобы вы поняли это.
Хилл встал и взял с бювара коричневую папку с металлическими застежками, необычайно толстую.
– Мы можем поговорить сейчас кое о чем другом? – спросил он.
– Да, конечно, – ответил Тривейн.
Он чувствовал на себе пристальный взгляд президента, но когда к нему повернулся, тот быстро перевел взор на посла. Не очень-то приятно.
– Это ваше досье, мистер Тривейн, – нарушил неловкое молчание Хилл, указывая на папку, которую как бы взвешивал в руке. – Чертовски тяжелая! Вы не находите?
– Толще, чем я думал... Сомневаюсь, чтобы содержимое было особенно интересным...
– Почему же? – улыбнулся президент.
– Потому что моя жизнь не богата событиями, поражающими воображение...
– Мне кажется, история любого человека, который к сорока годам достиг такого богатства, всегда представляет интерес, – сказал Хилл. – Одна из причин толщины этой папки в том, что я запрашивал дополнительную информацию. Замечательный документ! Правда, кое-что в ней неясно... Не могли бы вы, мистер Тривейн, помочь мне разобраться в некоторых деталях?
– Конечно.
– Вы покинули факультет права в Йеле за шесть месяцев до получения степени и более не пытались ни вернуться на факультет, ни заняться юридической практикой. И все же ваше положение не пошатнулось. Руководство университета уговаривало вас остаться, но безуспешно... Все это довольно странно...
– Ни в коей мере, мистер Хилл. К тому времени вместе с мужем сестры мы уже начали работать в нашей первой компании в Меридене, штат Коннектикут. Ни на что другое не хватало времени...
– А вашей семье не было тяжело обучать вас?
– Я получал стипендию... Неужели этого нет в досье?
– Я имею в виду налоги, мистер Тривейн.
– А-а-а... Понимаю, куда вы клоните. Не следует придавать этому такое значение! Да, действительно, в пятьдесят втором году мой отец объявил себя банкротом.
– При неясных обстоятельствах, полагаю. Вас не затруднит просветить нас на сей счет, мистер Тривейн? – спросил президент Соединенных Штатов.
– Конечно, нет. – Тривейн спокойно выдержал их взгляды. – Отец потратил тридцать лет на то, чтобы построить небольшой завод по производству шерстяной ткани в Хэнкоке, маленьком городишке неподалеку от Бостона, штат Массачусетс. Товар его был довольно высокого качества, и компаньоны из Нью-Йорка потребовали, чтобы на нем стоял фирменный знак. Они стали спонсорами фабрики, пообещав отцу сохранить за ним место управляющего до конца его дней. А потом обманули: присвоили его фирменный знак, закрыли фабрику и укатили на Юг, где дешевые рынки. Отец решил снова использовать старый фирменный знак – что было незаконно, – снова открыл фабрику и разорился...
– Грустная история, – спокойно сказал президент. – А ваш отец не пробовал обратиться в суд? Чтобы заставить компанию возместить убытки: ведь она не выполнила свои обязательства.
– Так ведь не было невыполнения каких бы там ни было обязательств. Отец ничего не смог подтвердить документально! С точки зрения права, он был обречен!
– Понятно, – сказал президент. – Тяжелый удар для вашей семьи, должно быть.
– И для города тоже, господин президент, – добавил Хилл. – Статистика...
– Это было тяжелое время, но оно прошло... – сказал Тривейн.
Да, время было тяжелым. Эндрю прекрасно помнил ярость, крушение... Разъяренный и сбитый с толку отец пытался что-то доказать молчаливым людям, а те лишь улыбались и показывали ему какие-то параграфы и подписи.
– Поэтому вы и оставили юридический факультет? – спросил Уильям Хилл. – Эти два события совпадают по времени... К тому же оставалось всего шесть месяцев до окончания университета, и вам предложили финансовую помощь...
Тривейн взглянул на старого посла с невольным уважением. Он начинал постигать жесткую логику его вопросов.
– В какой-то степени вы правы, – ответил он. – Но были и другие соображения. Мне казалось по молодости лет, что существуют более важные приоритеты...
– А может быть, мистер Тривейн, – мягко предположил Хилл, – уже в то время у вас появилась какая-то определенная цель?
– Почему вы не спросите прямо о том, что хотите услышать, мистер Хилл? Вам не кажется, что мы напрасно отнимаем время у президента?
Президент не проронил ни слова, продолжая изучать Тривейна, как врач – пациента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25