Прошло три месяца с той ночи на Коста-Брава и два месяца плюс пять дней с момента формального ухода с государственной службы. Он вернулся в Вашингтон из клиники в Вирджинии, где целых три недели специалисты выкачивали из него необходимые сведения. Напрасно старались. Он сам сказал бы им все. Сказал, что ему все безразлично. Что прошлое ушло в историю... Неизвестно только, поверили бы они? Ровно в четыре пополудни он вышел из дверей государственного департамента свободным, но по-прежнему безработным гражданином, без пенсии и с такими мизерными доходами, что их и назвать нельзя было этим словом. И тотчас же до него дошло, что ему предстоит искать себе работу. Причем такую, которая дала бы возможность пролить свет для других на те уроки, которые он извлек из своей, прошлой жизни. Но это позже. А сейчас он будет вести себя так, как ведут себя нормально функционирующие человеческие особи.
Он станет путешествовать и вновь посетит те места, где, по существу, так и не был... при свете дня. Он станет читать, перечитывать... и не шифровальные блокноты, оперативные донесения или досье, а те книги, которые не удалось прочитать после окончания университета.
Если он действительно намерен, кого-то в чем-то просвещать, ему самому заново придется выучить то, что он уже успел прочно забыть.
Но сейчас в четыре пополудни у него на уме была одна мысль — где бы вкусно поужинать. После двенадцатидневной обработки разнообразными химикалиями и пребывания на весьма скудной диете он всем существом жаждал чего-нибудь по-настоящему вкусного. Он уже был готов вернуться в гостиницу, чтобы принять душ и переодеться, как рядом остановилось такси, вынырнувшее из-за угла с Си-стрит. Сквозь затемненные окна машины нельзя было рассмотреть пассажиров, и он решил, что такси остановилось по его сигналу. Но только Майкл потянулся к ручке, как дверца распахнулась и на тротуар выскочил пассажир с «дипломатом» в руках. Явно опаздывая на деловую встречу, он растерянно хлопал по карманам пиджака в поисках бумажника. В первое мгновение ни Хейвелок, ни пассажир не узнали друг друга; первый был поглощен мечтами о ресторане, а второй хотел побыстрее рассчитаться с водителем.
— Хейвелок? — неожиданно произнес пассажир, поправляя на носу очки. — Неужели ты, Майкл?
— Харри? Харри Льюис?
— Ты угадал. Как поживаешь, Эм. Эйч.?
Льюис был одним из немногих, кто обращался к нему по инициалам. Так повелось еще с университетских времен — оба учились в Принстоне, и по окончании изредка продолжали встречаться, несмотря на то, что Майкл поступил на государственную службу, а Льюис остался на преподавательской работе. В настоящее время доктор наук Харри Льюис был деканом факультета политических наук в небольшом, но весьма престижном университете Новой Англии. Время от времени он наведывался в Вашингтон в качестве внештатного консультанта госдепа. Там они и встречались, если оказывались в столице одновременно.
— Превосходно. По-прежнему получаешь здесь свои суточные, Харри?
— Значительно реже, чем в прежние времена. Кто-то научил вас самостоятельно расшифровывать туманное арго, на котором составляют характеристики своих выпускников наиболее престижные университеты.
— Пронеси и помилуй. Значит, теперь вместо меня придет бородатый тип в джинсах с прилипшей к губе сигаретой из «травки».
Глаза за очками с бифокальными линзами выразили удивление. Профессор был потрясен.
— Кончай издеваться! Ты что — ушел со службы? А я-то думал, там пройдет вся твоя жизнь.
— Совсем напротив, Харри. Моя жизнь началась пять, может быть, семь минут тому назад, когда поставил последнюю подпись. Через пару часов мне предстоит прекрасный ужин, счет за который впервые за многие годы не будет оплачен из специальных правительственных фондов.
— Ну и чем же ты, Майкл, собираешься заняться?
— Никаких идей. Пока ничего не хочется делать.
Ученый муж помолчал, взял у таксиста сдачу и быстро произнес:
— Послушай, сейчас я опаздываю. Но я проведу в городе ночь. Поскольку я получаю суточные, позволь мне заплатить за ужин. Где ты остановился? У меня, кажется, возникла идея.
Никаких суточных, выплачиваемых правительством любой цивилизованной страны, не могло хватить на оплату их ужина. Но у Харри Льюиса действительно родилась прекрасная идея. Они когда-то были друзьями и теперь вернулись к старой дружбе. Хейвелоку было гораздо проще разговаривать с человеком, который имел хотя бы отдаленное представление о том, чем ему пришлось заниматься на правительственной службе. Общение с другими было просто невозможно. Трудно объяснить то, что объяснению не подлежит. Льюис же все понимал. Одно влекло за собой другое, и наконец наступил черед идее, родившейся у Харри.
— Ты никогда не думал о возвращении в университет?
— Как ты отнесешься к такому ответу: «Просто мечтал об этом»?
— Знаю, знаю, — поспешно сказал Льюис, он решил, что Хейвелок издевается. — Вы, ребята, как вас там называют, «призраки», что ли, или «шпики»... получаете от многонациональных корпораций предложения, сулящие большие деньжищи. Мне все известно. Но послушай, Эм. Эйч., ты же был одним из лучших на факультете. Твою диссертацию перепечатали по меньшей мере в дюжине университетов; ты даже вел свой семинар. Твои академические достижения в сочетании с годами, проведенными в госдепе — о них ты, как я понимаю, не можешь особо распространяться, — делают твою кандидатуру весьма привлекательной для нашего ректората. Мы не перестаем повторять: "Давайте искать побывавших в деле, теоретиков у нас больше, чем надо. Ты, Майкл, как раз то, что надо, будь я проклят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40