Сразу станет легче.
Губы офицера чуть скривились:
– Вам бы спичмейкером или пиарщиком работать в кризисных ситуациях: треплетесь много и вроде бы даже по теме, а ничего не понятно.
«Ублюдский солдафон!» – мысленно проорал Фурцев. И любезно улыбнулся собеседнику:
– Итак, начнем?


* * *

Капсула уже сомкнулась в единое целое. Сомкнулась плотно – не видать даже щелочки между верхней и нижней половиной. Мертвое тело покоилось внутри. Ждало. Продолжения.
Долго клацала клавиатура – Фурцев набирал сложную комбинацию цифр и символов. Набрал. Из Саркофага донеслось монотонное гудение.
– Идет сканирование материала, – комментировал доктор. – Вкратце напомню суть процесса. После физической смерти человека практически все центры нервной системы длительное время – иногда по нескольку суток – сохраняют активность. Раньше не удавалось даже зафиксировать эти слабые импульсы. Теперь же мы можем не только обнаружить их, но и записать на неопределенно долгий срок.
Специально разработанная программа позволяет заложить в компьютерную память образ виртуального двойника. Не самого покойника, нет, не его угасшего сознания, не отошедшей в мир иной души, не сформировавшейся за годы жизни личности, а двойника умирающей, но пока еще живой нервной системы. Можно сказать, что в электронном виде она будет умирать вечно. И… и никогда не умрет.
Таким образом, в нашем распоряжении оказывается несметное богатство, лишенное законного хозяина – разума. Огромнейший набор врожденных и приобретенных инстинктов, условных и безусловных рефлексов. И, конечно, рефлексов высшего порядка, открытых вашим покорным слугой: под-, пред– и постсознательных действий, а также неосознанных поведенческих шаблонов «до-рацио» и условно осознанных алгоритмизированных поведенческих рефлекс-программ. А это, уж поверьте мне, совсем немало. Гораздо больше, чем принято считать.
Сам старина Павлов не подозревал о том, что значат рефлексы в нашей жизни. Как показывают мои опыты, на долю чистого сознания приходится лишь мизерный сегмент человеческой деятельности: творчество и собственно умственный труд. В экстренных же ситуациях роль рефлексов, прежде всего, оборонительных и агрессивно-наступательных, становится основополагающей.
А у кого, по-вашему, они развиты в наибольшей степени? Правильно – у бойцов организованных преступных группировок, у тренированных милвзводовцев и – в особенности – у президентских гвардейцев, прошедших программу спецподготовки. Ваши подчиненные ежедневно буквально захлебываются в адреналине, оттачивая искусство бездумно стрелять, резать и голыми руками рвать чужие глотки. А знаете, офицер, когда рефлекторные реакции организма обостряются до наивысшего предела? В самый экстремальный момент жизни – в момент смерти. Именно тогда бешеной волной нейроимпульсов наружу выплескивается гремучая смесь из концентратов всех неосознанных умений. Король мира тот, кто ее подчинит.


* * *

– Доктор Фурцев. Я уже слышал эту болтовню и неоднократно. Теперь я хочу видеть конкретные результаты вашей работы.
Сканирование завершилось. Воронов с демонстративно скучающим видом смотрел на Саркофаг. Так, словно его собеседник на самом деле находился там, внутри белоснежного гроба.
– Вам все-таки придется меня дослушать, офицер. И, пожалуйста, не перебивайте, если хотите разобраться в сложных материях хотя бы на самом примитивном уровне.
«Примитивный уровень» Воронов проглотил, не поморщившись. Учат их там, в гвардии владеть собой, хорошо учат.
– Итак, заполучив первые виртуальные банки данных, в которых сосредоточены инстинкты и рефлексы мертвых солдат, я попробовал обмануть природу. Я внедрял боевые навыки в рефлекторную базу граждан, никогда не державших оружие в руках. Перспектива штамповать таким образом супербойцов из рядовых клерков выглядела весьма заманчиво. Но и этот проект провалился. Несколько сотен двуногих растений – вот его результат.
Хрупкая человеческая нервная система не в состоянии освоить чужой рефлекторный опыт так же, как и чужой разум. Как выяснилось, подобная пересадка возможна лишь из одного организма в… тот же самый. И вот теперь пытаюсь заставить заново функционировать ваших погибших гвардейцев. Если мои опыты окажутся удачными, хаос в стране наконец сменится порядком. На страже законности встанет мертвая армия, которая по определению не будет, ну или почти не будет нести потерь.
– «Мертвый рай»; если не ошибаюсь? – усмехнулся Воронов.
– Да, именно так я назвал свою исследовательскую программу. И не вижу в этом ничего смешного.
– Конечно. Разлагающиеся зомби на городских улицах… Что в этом может быть смешного?
– Ну почему же разлагающиеся, офицер? В рамках «Мертвого рая» уже разработаны эффективные бальзамирующие инъекции и наружные препараты сверхдлительного действия. Гораздо сложнее было изыскать возможность для импортирования виртуальных импульсов умирающей нервной системы в тело носителя после его окончательной смерти.
– Что значит «было»? Хотите сказать, что уже решили эту проблему?
– Так точно, офицер, – не без издевки ответил доктор. И снова склонился над клавиатурой. – Взгляните…
Две половинки сканера-саркофага разъезжались. Крышка поднималась к разверзшейся нише на потолке, дно опускалась вниз – в пол, в открытый люк. На прозрачном столе в прежней позе лежал покойник. Ничего – Воронов был уверен в этом – совершенно ничего не изменилось.
– Нелегко, – продолжал Фурцев, – весьма нелегко оказалось расшифровать и опрограммировать фиксируемые компьютером нейроимпульсы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14