Бурцев все чаще ловил их откровенные взгляды – взгляды плохо скрываемого вожделения. Ну, а чего он хотел? Полный замок отчаянных мужиков, хрен уж знает сколько не видевших баб, и одна-единственная девица среди них. Да какая девица! Красивая, юная, бойкая.
То, что Аделаида – княжеского рода, сейчас мало кого смущало. Ее подчеркнутая холодно-вежливая манера общения с простолюдинами – тоже. Освальдова вольница давно переборола врожденное раболепие перед высшими сословиями и имела свое мнение по поводу статуса «боевых подруг». Даже кое-кто из ватажников-новгородцев начал поглядывать на прекрасную полячку. Скромно пока, украдкой, исподволь, но это пока… Не поддавались искушению только татаро-монгольские бойцы, более привычные к строгой армейской дисциплине ханских туменов. А может быть, у этих ребят просто иные понятия о женской красоте…
Конечно, «братья по оружию» до поры до времени держали себя в руках. Соблюдали приличия, да и побаивались тоже. Не дураки ведь, знали: ежели что, так «пан Вацлав» голову оторвет в два счета. И все остальное тоже поотрывает, на фиг.
Но где гарантия, что кого-нибудь не переклинит рано или поздно? А нет гарантии! Юбка в солдатской казарме – дело такое… Вот закончатся работы по обустройству замка, начнется бездействие и томительное ожидание – тогда держи ухо востро.
Самой княжне повышенное мужское внимание льстило. И кажется, даже потешало. Ради смеха она иногда отвечала любезностью на чей-нибудь неуклюжий комплимент. Ох, опасная то была игра! Не понимала легкомысленная дочь Лешко Белого, какой пожар способно разжечь в суровом мужском коллективе такое неискреннее благорасположение. Попытки поговорить по душам проваливались одна за другой.
– Не оскорбляй меня ревностью, Вацлав, – с холодком обиды отвечала она, – повода к ней я пока не давала. Просто развлекаюсь, как могу. А коли ты против – вообще сбегу из этой богом забытой дыры.
Глава 3
– Вацалав, увез бы ты от беды подальше свою хатын кыз…
Татарский сотник-юзбаши Бурангул возник у него за спиной, когда Бурцев в одиночестве бродил по смотровой площадке замкового донжона. И угрюмо смотрел в ночь. И думал. Об Аделаиде думал.
Помолчали. Муторно было на душе. Никаких бесед вести не хотелось.
– Что так? – не оборачиваясь, спросил наконец Бурцев.
– Рознь она сеет. Резня будет большая из-за нее – сердцем чую.
Скрипнула лестница – татарский сотник спустился вниз. Бурангул высказал вслух, что хотел, и деликатно удалился.
Бурцев вздохнул. Прав Бурангулка. Будет ведь резня, как пить дать, будет. Прекрасная полячка становилась яблоком раздора замедленного действия между былыми соратниками. И что с этим делать? Уподобляться Стеньке Разину и швырять красавицу-княжну в воды Вислы он не собирался. А увезти Аделаиду… Дельный, конечно, совет, но куда везти-то, если крестоносцы кругом да прихвостни тевтонские?
Ответ Бурцев получил на следующий день. Морозным – совсем не по-весеннему – утром на замковом дворе к нему подошел десятник Дмитрий. Помялся немного, как всегда мялся перед серьезным разговором, потом начал:
– Тут, Василь, такое дело. Новгородцы меня сказать послали.
– Ну, так сказывай, раз послали.
Бурцев нахмурился. Не хватало ему новых проблем.
– Ты, конечно, воевода наш, – забормотал Дмитрий, – но…
– Да говори же, не тяни.
– Загостились мы на чужбине, Василь, – выпалил десятник. – Пора бы и честь знать. Спаси Бог пана Освальда за приют, но делать нам тут боле нечего. Тевтонским псам бока намяли, магистра ихнего живота лишили. Сами отдохнули, раны залечили. Тебя вот даже поженили. А нынче новгородцы домой хотят – на Русь, пока распутица не началась. Завтра уходить собрались. С тобой али без тебя. Коли идешь – рады будем. И в Новгороде для такого славного витязя дело всегда найдется. Коли желаешь остаться в замке с молодой женой – воля твоя. Никто попрекнуть не посмеет. Меня тогда други просят воеводство над ними принять. Ты уж прости, Василь, но я тоже идти надумал. В гостях оно хорошо, а дома завсегда лучше.
Бурцев задумался. Раньше-то все больше степняки по дому скучали. Песни свои тоскливые тянули, поглядывали печально в сторону солнечного восхода. Но эти без приказа никуда не уйдут, своевольничать не привыкли. Новгородцы же люди вольные: как накипело – собрали круг да шлют к атаману-воеводе посланца: не держи зла, батька, но пора в путь.
Кручинился, впрочем, Бурцев недолго. Поначалу – да, расстроился, огорчился – жуть. А потом просветлел. Напугал даже Дмитрия широкой – до ушей – улыбкой. А отчего не улыбаться? Все ведь разрешалось само собой! И выходило все как нельзя лучше. Аделаиду в охапку – и айда из замка вместе с новгородцами на Русь. И ностальгирующих степняков с собой прихватить можно. Новгородцы – те сразу дома окажутся, а кочевникам потом до родных степей через союзные русские княжества добираться сподручнее будет. Да и вместе идти по здешним краям – куда как безопасней.
На том и порешили. Новгородские дружинники радовались, словно дети, узнав, что полюбившийся воевода идет с ними. Бурангуловы стрелки и приданные к татарской сотне нукеры Кхайду-хана тоже выглядели довольными. Да и Аделаида не возражала. Полячку сейчас устроила бы любая смена обстановки. Легкомысленный флирт с Освальдом и кокетство с его вояками забылись в два счета.
Ни предателем, ни дезертиром Бурцев себя не чувствовал. О чем речь! Пять десятков Освальдовых воинов – вполне достаточно для обороны этой небольшой крепостцы. Да еще столько же приблудного народа. К «Башне-на-Холме» с тевтонских земель сбежалось за эти месяцы немало сорвиголов – отчаянных, лихих и непримиримых к немцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14